— Как она вообще?
— Змея, Рома! — покачала головой Фаина Моисеевна, — Шипела, грозилась, что кастрирует тебя, если ты к ней вздумаешь приблизиться. Такими словами крыла…
— Какими?
— Ой, я таких даже и не знаю, — вздохнула бабуля и в конец скуксилась.
— Каковы мои шансы?
— Ну…
— Как есть, говорите.
— По нулям. Но ты обязательно, что-то придумаешь. Только не ври ей больше, пожалуйста. Красавиным был. Косяковым был. Ветровым пора уже стать.
— Да я сам бы рад, но тут было без вариантов, — поджал недовольно губы.
— Рома, — вдруг окликнула меня бабушка и я повернулся, хотя уже вышел из дома и спустился с крыльца.
— Да?
— Мне внучка сказала, что Даня ей какую-то запись показал, там ты в ней говоришь с ним о Соне непотребные вещи. Это правда?
И внутри меня все упало. Резко. Разбилось в дребезги и сразу в мозгу всплыли мои же слова, сказанные с дуру, в порыве бесконтрольного гнева и обжигающей ревности:
«Извинись за меня перед ее женихом, но пробы ставить там больше негде. В целом — так себе, но сосет зачетно».
Язык мой — враг мой. Да и Шахов гребаный гандон, все это записал и сунул ей под нос. И если все обстоит именно так, то шансов у меня действительно почти нет. Я ее использовал. Я ее опорочил. Я опошлил все прекрасное, что было между нами. Я стал виновником ее аварии и причиной того, что она больше никогда не сможет стать матерью. И я снова явился и наврал ей с три короба.
Ну как это можно простить?
Я не знаю. Это просто пиздец какой-то, товарищи.
— Рома? Правда или нет?
— Правда, — виновато выдал я, но глаз не опустил.
Пора научиться отвечать за свои косяки. Иначе толку не будет.
Глава 42. Домой
POV Рома
Помните в детстве был родительский развод, типа «скажи честно, что это ты накосячил и тебе ничего не будет»? И ты, наивный лапоть, говорил все, как есть, а потом выхватывал знатный подзатыльник.
Вот!
Короче, с Фаиной Моисеевной это так не сработало. За мою честность, старушка меня всего лишь крепко обняла, погладила по спине сухонькими ручками, а затем выдала:
— Все мы иногда делаем глупости, мальчик мой. Но и все мы заслуживаем шанс на исправление. Удачи тебе, Ромка!
Удачи…да, это мне не помешает.
Но уже сидя в самолете, меня пробрал нереальный такой мандраж, потому что Соня с момента нашего знакомства очень сильно изменилась.
Помню, как увидел ее, когда только приехал на эту дачу в образе водителя Косякова. Сердце за грудью чуть не разорвалось на куски от ее вида. Похудела, осунулась, а в глазах бескрайний океан боли, грусти и отчаяния. На вид девчонка, а взгляд взрослой, побитой жизнью женщины.
И в этом виноват только я. Ни Даня, ни алкоголь, ни пьяная авария.
Я!
Потому что ваш покорный слуга, словно неразумный пацан, подался на провокацию Шахова. А мог бы настучать ему по идеальным зубам, расхреначить как следует самодовольный штиблет и поехать к Соне. Поговорить. Объясниться. Засунуть в задницу свою поруганную гордость и сделать так, как надо, а не как мне того тогда хотелось.
И не пришлось бы проталкиваться через дебри ее недоверия и антипатии. Не пришлось бы смотреть на то, как Соня флиртует с этим чертовым Сережей — ухажером недоделанным. И ведь видел же невооруженным глазом, что он ей не нравится, но все равно бесился, словно припадочный ревнивец. Потому что да, мою кобру уже было не остановить, она вонзила в меня свои зубы и начала трепать, не жалея сил и энтузиазма.
Ладно языком болтала — это еще можно пережить. Но, когда она мне дефиле в бутике устроила с этими тряпочками, которые с большой натяжкой можно считать платьями…Вот тогда-то у меня окончательно пригорело.
Не сдержался. Руки к ней свои потянул. И губы.
И сдурел от счастья и любви! Потому что целовать девушку, которая для тебя все — это как попасть в рай. Мозги медленно шкварчат и поджариваются на адской сковородке, а руки чешутся, чтобы прямо там, в жалкой примерочной кабинке, задрать подол ее платья, отодвинуть трусики в сторону и насадить ее на себя так, чтобы у нее глаза от кайфа закатились.
Термоядерный коктейль Молотова — реальные чувства и нереальная страсть.
Одержимость? Блядь, сильнее! В разы сильнее!
И если бы она мне по морде не съездила тогда, и не прогнала прочь, то я ее прямо там и завалил бы. Стопудова, к гадалке не ходи.
Но надежду она мне все равно подарила. Уже не призрачную, а вполне себе осязаемую. Потому что плавилась в моих руках и не настучала на меня Фаине Моисеевне. А еще потому, что слишком откровенные разговоры вела, намеренно пытаясь вывести меня из себя.
Но это я так думал. А потому решил ходить с козырей. Вместо очередного свидания с Сережей повез свою Соню в ресторан. Не без истерик, конечно, но все же получилось. Мы даже поели и поговорили. А я наконец-то вывалил на нее всю свою любовь.
А потом меня придавило непоправимыми последствиями своего проступка. Соня буквально припечатала меня тем, что теперь ей нельзя будет выносить и родить ребенка. И мне стало так стыдно, как не было еще никогда в жизни. Потому что всему виной был я, долбанный ревнивый урод.
Если бы я не сказал тех самых страшных слов о Соне Шахову, а она бы их не услышала, то может все закончилось не так печально и трагично. Война была между мной и ее братом, а отдачей задело Соню — девочку, которая была совершенно ни при делах.
Это пиздец! Я ненавидел себя за содеянное.
И если бы не ее амнезия, то у меня не было ни единого шанса на искупление. Ни единого!
Может быть поэтому я тогда, окрыленный, думал, что Соня ко мне прониклась, раз поделилась своими тайнами и согласилась бежать со мной. А она просто вертела мной как наивным тюфяком. Что, собственно, было недалеко от истины, ибо мозги мои от чувств сердечных функционировали, в лучшем случае, на половину. И да, Соня меня бортанула, а потом и сдала бабуле.
На счастье, Фаина Моисеевна играла в моей команде, вот только я больше так рисковать никак не мог. А потому сразу же взял отгул и помчался в Москву, на ходу прося своего секретаря организовать мне невозможное.
— Рита, мне нужна встреча с Шаховым старшим! Вот прямо кровь из носа нужна.
— Э-э-э…ну я попробую.
А уже по прибытию в столицу я получил неутешительный ответ:
— Роман Андреевич, у Шахова в приемной сидит фильтр, без прикрас не пробиться. Как только слышит вашу фамилию, так сразу же посылает в долгое пешее. Вот.
— Блядь!
Выругался я, но все равно не опустил руки, весь день пытаясь правдами и неправдами выбить себе хотя бы пять минут наедине с отцом Сони. И провалился.
