Из уборной меня буквально заставляют выйти с помощью громкого стука в дверь, просьб и даже проклятий. Я почти не помню как расплачиваюсь за приём и оказываюсь уже в автомобиле, набирая номер Ларисы.
— Меня сегодня не будет. Разберитесь самостоятельно, ладно?
Не услышав ответ, я отключаюсь и дрожащими от волнения пальцами звоню Натану. Пока идут гудки, на ускоренной перемотке вспоминаю последний месяц, когда мужа стали тревожить боли. Прекрасно помню неделю скандалов и ссор. Метаний между мужчинами. Опустошения, неизвестности и раздражения.
А я, блядь, думаешь могу?
Виски раскалываются от душераздирающего крика в голове.
Затем было три недели моего личного релакса. Что творилось с Натаном, я понятия не имела. Не спрашивала, не волновалась. Не думала, что дойдёт до этого. И как среди столь безумного и эмоционально-сложного месяца сообщить жене о болезни?
— Да, Влада, — слышу вполне бодрый голос Левицкого.
Первая мысль: «Он живой, живой».
— Где ты?
— Иду по офисному центру.
— Ты врёшь… — несдержанно произношу. — Зачем ты мне врёшь, Нат? Я была у нейрохирурга. У Лысенко. Он мне всё рассказал.
Тишина разрывает на части. В динамике ни оправданий, ни пояснений. Будто так и должно быть.
— В какой ты стране находишься? — спрашиваю у Натана. — Как называется клиника? Я немедленно прилечу!
— Нет, — резко отрезает муж.
— Ты меня наказываешь?
— Я? Ни в коем случае.
— Тогда в чем причина? Почему? За что?
Из груди рвутся громкие всхлипы, хотя я стараюсь держаться. Закрываю рот ладонью, чтобы не выдать себя, но всё равно слышу шумный вдох и выдох мужа.
— Блядь, Влада. Всё нормально. Но в данный момент я не хочу, чтобы ты видела меня таким ничтожным. И чтобы жалела тоже не горю желанием. В этом, по сути, вся причина.
— Скажи, где ты находишься? Тебя уже прооперировали? Когда? Я должна была знать, понимаешь? Обязана!
Из меня безостановочно вылетают то вопросы, то обвинения. По кругу. Я не могу себя контролировать. Слёзы застилают глаза, в груди становится тесно и больно. Не получается быть ни сильной, ни смелой. Только истеричной капризной девчонкой.
— Пиздец, — раздраженно отвечает Натан, выслушав всё до единого слова. — Успокоишься — перезвонишь.
И кладёт трубку.
Глава 56
* * *
— Я уже собрала вещи, Натан, — твёрдо проговариваю в телефонную трубку.
— Для чего?
— Когда человеку делают столь серьёзную операцию, то кто-то из родных должен присутствовать рядом!
— Влада, я плачу немалые деньги медперсоналу. Уверяю, они делают всё, что нужно. Представь себе, даже кормят.
Натан издевается, а я нервно расхаживаю по квартире и продолжаю то давить на жалость, то злиться, то плакать. Муж каждый раз отвечает сухо и коротко, снова просит успокоиться. Его не возьмёшь ни угрозами, ни просьбами. Ничем не прошибёшь!
— Я разведусь с тобой, если ты не скажешь о своём местонахождении, — делаю последнюю попытку.
— Вперёд. Можешь взять визитку хорошего семейного адвоката у меня на рабочем столе.
— Тебе настолько плевать на мои чувства?
— Влада, прекращай дёшево манипулировать — это не поможет. Я уже пояснил свою позицию. Ты не нужна мне рядом на данном временном отрезке. Вот и всё.
Слышать это просто невыносимо. Обидно, больно! Я бросаю трубку, звоню знакомым и близким. И даже семейному врачу.
Примерно под вечер, я беру себя в руки и успокаиваюсь. Начинаю разговор спокойно и ровно, без претензий и упрёков. Осторожно даже. Но, чёрт возьми, кто бы знал, чего мне это стоит!
Оказывается, операция состоялась вчера и длилась целых восемь часов. Опухоль удалили и отправили на гистологию. Натан живой, его не парализовало. Он свободно двигает конечностями и пробует медленно подниматься с постели. Шансы на полное восстановление у него хорошие и это не может не радовать, но представляя мужа в столь сложном физическом состоянии, внутри меня всё сжимается от ужаса, ведь рядом нет никого из близких. Впрочем, в этом огромном мире у Натана есть только я. Любимая жена, которую он ни при каких условиях не хочет видеть.
— Когда тебя выпишут? — спрашиваю мужа.
— Примерно через две недели. Но домой я не прилечу.
— Почему?
Я снова плачу! Это не поддаётся никаким установкам! Просто слёзы крупными горошинами катятся и катятся по щекам.
— Потому что после операции обязательным продолжением лечения является реабилитация. Я уже оплатил первый месяц.
— Месяц? А сколько же всего требуется времени на полное восстановление?
— По-разному. До года.
Боже мой! Я хаотично соображаю, кто же ещё может подсказать мне местонахождение Натана, потому что понимаю, что так долго не выдержу, но вскоре становится ясно — из нашего окружения не знает никто. Более того, я уже успела проверить документы и электронную почту мужа (рабочую и личную) и не сумела найти там ни единой зацепки — купленных билетов или приглашения из клиники. Натан успешно всё почистил. И его нежелание меня видеть нужно либо принять, либо бороться.
Опустившись на кровать, я закрываю глаза и засыпаю Левицкого вопросами. В нормальной жизни мы лежали бы в постели и смотрели фильм, а затем увлечённо трахались.
Нат отвечает с таким непоколебимым спокойствием, будто ему удалили миндалины, а не разрезали спинной мозг. У меня же мороз по коже гуляет от каждого услышанного слова.
Немного остыв, я начинаю по крупицам разбирать причины жестокости Левицкого. Возможно, будь я на его месте — поступила бы точно так же.
Мы разрушили свою семью и стали отдаляться друг от друга. Наверняка, каждый из нас думал о разводе и о том, что это конец. Натан не тот человек, который станет давить на жалость своим заболеванием, только бы я была рядом и никуда не ушла. Тем более, не так давно он был уверен, что в будущем его ждёт паралич и инвалидное кресло, а меня другой мужчина. Левицкий настраивался на худшее и переживал всё в себе. Для молодого двадцатидевятилетнего мужчины это была личная катастрофа.
— Я начинаю лучше понимать тебя, — заявляю Натану.
И это после трёх часов разговоров!
— Почему ты перестал ходить в зал. Почему стремился заработать много денег. Почему отпустил меня и дал выбор. И даже почему захотел попробовать свободные отношения. Наверное, если бы мне светило инвалидное кресло, я бы тоже старалась сделать максимально возможное за короткие сроки.
— Например? Развалила бы брак? — спрашивает Левицкий.
