В следующее мгновение я вонзил в тело твари оба змеиных зуба. Я успел вовремя. Тварь так и не добралась до барона. Мои удары, подпитанные магией, пришлись на единственный глаз и шею монстра. Рывок был такой силы, что оба моих «клинка» остались в теле противника.
Правда, ненадолго… Я резко вскочил с земли и, готовясь ко второму раунду, потянул из-за пояса костяной стилет. Но в следующий миг моя рука замерла. Второй раунд, похоже, отменяется — здоровенная волчья туша, подрагивая в предсмертных конвульсиях, лежала сейчас на земле в нескольких шагах от упавшего на спину барона фон Брунона. Двойной энергетический удар буквально оторвал башку твари.
Когда я поднял голову, то встретился с изумленными взглядами барона фон Гольца и шевалье Видаля, которые даже не успели занести для удара свое «оружие». Напряжение снял возмущенный возглас фон Брунона, который сидел на земле, с ног до головы перепачканный кровавой смесью из кусочков кожи, костей и мозгов монстра.
— Господа! — вытирая локтем лицо, хрипло произнес он. — Я решительно вам заявляю, что уже слишком стар для всего этого… Вот женюсь на какой-нибудь вдовушке и осяду где-нибудь на юге Вестонии… Вся эта беготня по степям уже не для меня.
Мы переглянулись с бароном фон Гольцем и одновременно улыбнулись. Похоже, временному союзу все-таки быть.
Интерлюдия 2
Окрестности Эрувиля. Зимний Королевский дворец.
Его величество Карл Третий король Вестонии стоял сейчас на балконе второго этажа и лениво наблюдал за парком, раскинувшемся перед Зимним дворцом.
Там, внизу по засыпанным разноцветной галькой дорожкам среди ровно подстриженных кустов, мраморных статуй богов и десятков фонтанов бегали, стояли и прогуливались его подданные.
Король облокотился на широкие мраморные перила и тяжело вздохнул.
— Вас что-то тяготит, ваше величество? — тут же подал голос, стоявший рядом Кико, смешно просунувший голову в проем между фигурными балясинами балюстрады.
Мазнув краем глаза по голове в колпаке, король усмехнулся. Только маленькому шуту он позволял такие вольности. Его единственному другу, который уже много раз доказал свою верность.
— Взгляни вниз, Кико, — предложил король.
— Уже, — утвердительно качнулась голова в колпаке.
— Что ты видишь? — спросил Карл Третий.
— Парк, — тут же последовал ответ.
Голова в колпаке повернулась, и снизу на короля уставилась пара хитрых глаз.
— А еще что ты видишь? — кивнув на парк, спросил король.
— Еще…? — шут повернул голову в указанную сторону и начал перечислять: — Дорожки, статуи голых богов, кусты, фонтаны, пруд, людей…
— Каких людей ты видишь?
— Ваших подданных.
— А еще?
— Ваших детей и внуков, — ответил шут и добавил: — Похоже, им всем очень весело.
Король снова тяжело вздохнул, и на его лицо набежала тень. Кико внимательно вгляделся в лицо своего повелителя и лучшего друга, за которого он был готов умереть в любой момент.
С того самого темного дня, когда погиб умница и храбрец принц Бастьен, любимый сын короля, его величество сильно сдал. Несмотря на то, что Бастьен был младшим сыном, король готовил его к трону. Только Кико знал правду о том, что Карл задумал объявить Бастьена наследным принцем.
Кико прекрасно понимал, о чем вздыхает король. Там, внизу в парке, разбившись на группки, демонстративно прогуливаясь и веселясь, на самом деле интриговали и строили друг против друга козни три главные партии дворян, каждая из которых поддерживала своего принца.
Естественно, Кико видел это, но делиться своими наблюдениями не собирался.
— А что видите вы, ваше величество? — спросил он. Стараясь, чтобы его голос прозвучал как можно наивнее и глупее.
Но Карла тон шута не обманул. Он лишь хмыкнул и кивнул в сторону овального фонтана, рядом с бортиком которого собралась самая многочисленная группа дворян.
— Вон там я вижу своего старшего сына Филиппа. Многие при дворе уверены, что именно его я объявлю наследником престола.
— Они ошибаются?
— Ему уже скоро третий десяток, — мрачно вздохнул король. — А он все еще лишнего шагу боится ступить без подсказки своего горячо любимого дядюшки, герцога де Бофремона. Отдать корону Филиппу равнозначно коронации старшего братца моей дражайшей супруги. Сказать тебе, что ждет Вестонию после моей смерти под управлением дома де Бофремон?
— Что-то мне подсказывает, что очень скоро при дворе войдет в моду астландский язык, — пожал плечами шут.
Король усмехнулся. Кико прав. Ни для кого не секрет, что у королевы Вестонии больше родственников в Астландии, чем в стране, которой правит ее супруг.
— А как же Генрих? — Кико кивнул в сторону крупной группы дворян.
Их одежда и воинственный вид явно говорили о том, что они предпочли бы сейчас находиться на арене, где проводятся турниры.
— Ваш второй сын — настоящий воин, — продолжил Кико. — Его смелости и решительности хватит на десятерых.
— В том-то и дело, — покачал головой король. — Ему только дай волю — и Вестония погрязнет в войнах.
— Но мы ведь сейчас тоже находимся в состоянии войны…
— Это другая война, — возразил Карл. — И ты об этом знаешь. Я, как мог, до последнего момента оттягивал ее. Но аталийцы вынудили нас. Генрих же специально будет искать битвы, опустошая королевскую казну. Об этом обязательно позаботятся Краоны. Эти банкиры своего не упустят.
Королевский шут кивнул. Он был согласен практически с каждым словом своего короля, кроме одного высказывания. Для Кико, выходца из простого народа, побывавшего с бродячим цирком в разных уголках Мэйнленда и прекрасно знающего цену, которую платит этот самый народ за прихоти королей, так называемых «других войн» не существовало. Война — это война. И точка. Прежде всего за нее платят своими жизнями простые люди.
— А что вы думаете о вашем третьем сыне, ваше величество? — спросил Кико. Он намеренно не использовал слово «младший». В сердце короля этот «титул» навечно принадлежал покойному Бастьену.
Карл повернул голову в сторону небольшой группы дворян, которые своими излишне яркими одеждами больше напоминали птиц, чем людей.
Король поморщился.
— Луи… Он… Его не интересует ничего, кроме балов, драгоценностей и одежды. Этого сына мне сложнее всего представить на троне. А еще этот его излишне прямой нос…
Последнюю фразу король произнес очень тихо, почти шепотом. Но Кико услышал. Правда, вида не подал. Он уже давно научился «не слышать» королевские мысли вслух. Потому до сих пор и жив. Он лишь краем глаза покосился на орлиный профиль Карла. Луи — единственный из сыновей, кто не унаследовал этой выдающейся черты лица отца.
