Бесконечно длинный стол в дедовской столовой выглядит почти пустым, хоть за ним сейчас и восседает около десяти моих родственников.
Просто рассчитан он на гораздо большее число гостей и завтра здесь не будет ни одного свободного стула, а просторная зала с панорамным выходом на широкую террасу покажется маленькой душной комнаткой. Дубовая резная мебель, знакомая мне с пеленок, навевает мысли об основательности и уюте. Прикрепленные к высокому потолку елочные шары напоминают о приближающемся празднике, и сочные ароматы еды заставляют сглотнуть. Сколько лет уже здесь не меняется практически ничего и мне кажется это прекрасным.
Я словно переношусь в свое детство на машине времени, стоит только переступить порог этого дома. Мне пять, Ратмир разломал мою любимую кукольную коляску, посадив туда своего дурковатого пса, и папа качает меня на коленях, клятвенно обещая, что, как только я съем весь суп, мы поедем в город и он скупит для меня все коляски на этой планете, потому что его принцесса не должна плакать никогда. Мой расфокусированный взгляд непроизвольно первым делом натыкается на отца. И меня обдает нервным, ершистым холодком.
Ох, боюсь сейчас слезами и коленками дело не ограничится…
– У вас что, мужчины отдельно, женщины – отдельно? – спрашивает Сашка тихо- тихо, наклонившись к самому моему уху. Но так как, стоило нам появиться на пороге, в столовой повисла моментальная тишина, все равно все, кто надо, услышал.
– Внученька! Здравствуй, дорогая, ну ка, обними старика! – откашливается громко мой дедушка, восседающий во главе стола.
Уже один, бабуля умерла три года назад от сердечного приступа. После этого дедуля стал стремительно сдавать. Давний диабет и скорбь его доконали. Он был все так же остроумен, добр и радушен, но быстро стал уставать, да и зрение упало почти до нуля. Сейчас он слепо щурился на нас с Сашкой, пытаясь разглядеть детали.
– Ну же, идите сюда. Познакомимся что ли, – подзывает нас Сашкой пальцем.
– Пойдем, – шепчу, чуть подталкивая Лютика вперед.
– Блондин, значит, ну-ну… Прям традиция…– бормочет дед, поглаживая седую бороду, пока огибаем остальных и приближаемся.
– Думаешь по масти, а не по полу посадить? – ехидно хмыкает отец, тяжело наблюдая за нами исподлобья.
– По полу говоришь? – выгибает бровь дед и философски изрекает, – Пол, сынок, по нашим временам дело такое…Эфемерное. Яйца и пришить могут. Надо проверять, прижились али нет.
– Это -то мы проверим, – обещает папа мрачно, не отводя от Сашки черных глаз.
– Дедулечка, здравствуй! – подойдя, я наконец крепко обнимаю деда. Он тискает меня в ответ.
Потом быстро чмокаю старшего брата Дамира, сидящего слева, в бородатую щеку и снова встаю перед главой нашей семьи.
– Дедуль, это Саша, мой…– заминаюсь на секунду. Не так-то и просто это выговорить, глядя в его блеклые, но все равно такие проницательные глаза, – …жених. Саш, это мой дедушка, Рустам Зурабович, брат, Дамир Тигранович, и с папой, Тиграном Рустамовичем, ты уже знаком.
– Здравствуйте, – Сашка пожимает руку Дамиру и деду. Последний задерживает его ладонь в своей, с интересом рассматривая.
– Руками работаешь что ли, Саш? – выгибает седую бровь.
– Да, не то чтобы, – Сашка расплывается в открытой улыбке, – Я вожу иногда группы в горы. Там приходится, да.
– В горы? – в глазах деда мелькает настоящий интерес.
– Да, я…
– Он с Домбая, – вставляю я.
– Не лезь, егоза, когда мужчины разговаривают, – тут же шикает на меня дедуля. В ответ пытаюсь состроить покорную мину и не закатить глаза.
–С Домбая, значит, – задумчиво цокает дед, потирая бороду.
Папа пока молча хмурится, разливая по стопкам коньяк. Подумав, берет еще одну пустую и наливает тоже. Чуть не швыряет ее по столу в сторону Лютика. Там, где рядом с моим отцом свободный стул.
– Лиз, к женщинам иди, – взирает на меня исподлобья.
– Пап, – обиженно выпячиваю губу я.
– Иди-иди, – давит отец.
Вздыхаю. Я обычно так не делаю и соблюдаю субординацию, но…
– Дедулечка, можно я с вами посижу. Ну пожа-а-алуйста!
Дед ржет в бороду, поглядывая на папу. Тот тихо дымится, прожигая меня потемневшим взглядом.
– Ну садись, коль так надо, – разрешает дед, и я тут тоже плюхаюсь рядом с отцом, пока никто не передумал.
И рюмку хватаю у него. Мне надо. Нервная сегодня я. С трудом сдерживаюсь, чтобы махом ее не опрокинуть.
– Еще налей одну, Тигруш, – командует дед, – а ты, Саша с Домбая, тоже присаживайся. Знакомиться будем.
Сашка занимает стул рядом со мной. Папа мечет ему полную рюмку. Он ловит и устремляет выжидательный взгляд на деда, быстро вычислив, кто самый важный за столом.
– Так, и чей же ты будешь, Саш? Фамилия какая? – интересуется дедуля почти ласково, постукивая по скатерти узловатыми пальцами.
Я непроизвольно напрягаюсь, вдруг понимая, что я и сама не знаю ответа на этот вопрос. Кроме фамилии, конечно. Мы просто…не говорили об этом. Мне было как-то все равно. Впрочем, Сашка о моей семье знает едва ли больше.
– Хм, – Саша хмурится, потирая коротко стриженный затылок и задевая хвостик светлых волос на макушке, – Фамилия моя – Лютик. Я…
– Лютик? – изумленно хрипит отец и переводит на меня взгляд, в котором горит впорос: «Дочь, ты это слышала?».
– Мда, – кашляет дед в кулак, сдерживая рвущийся наружу смех, – Ну а что? Хорошая, крепкая…
– Это почему крепкая? – не понимаю я.
– Потому что сорный цветок, дочка. Если на участке заведется – хрен избавишься, – сообщает папа, поглядывая на Сашку и поднимая рюмку, – Лет пять назад мать, царство ей небесное, извелась с лютиками этими. Все розы ей передушили. Давайте, за маму.
Все поднимают рюмки. Сашка тоже, нездорово сверкая глазами. И мне становится слегка нервно. Я узнаю этот лихой блеск в его серых, чистых глазах. Еще парочка таких выпадов, и он в ответ ляпнет что-то похожее на «вежливые» шуточки моей родни. Быстро сжимаю его бедро под столом. Он перехватывает мою ладонь и сжимает в ответ. Выдыхаю. Пока все нормально.
Выпиваем, не чокаясь. Дед кривится, беря дольку лимона.
– Ну, Тигран, крепкий корень это, как ни крути, для семьи всегда хорошо, – хмыкает, жуя.
– Если без спросу на розу лезет, то не очень, – грозит потолку пальцем мой отец.
Мужики ржут, даже Сашка. А я густо краснею. Ну спасибо, пап. Пошутил.
– Вообще я из Москвы, – продолжает Сашка ровно, когда ехидный хохот моих родственничков потихоньку стихает, – Мама работала костюмером в одном из театров, отца я практически не знал. Они разошлись, когда мне было месяца три, поженились совсем молодыми, отец оказался так себе семьянином. А в мои два он и вовсе умер, так что… В общем это всё.
