Поиски оказались утомительными, чтобы не сказать больше. Если бы от этого зависело мое пропитание, они привели бы меня в уныние, почти в исступление. Я обошла великое множество фабрик в районе улиц Бликер и Гранд и вокруг Шестой авеню, где рабочие исчисляются сотнями. «Вы знаете ремесло?» – спрашивали меня все до единого. Услышав отрицательный ответ, ко мне теряли всякий интерес.
Я настаивала: «Я готова работать бесплатно до тех пор, пока не научусь».
«Работать бесплатно! Скажете тоже – да заплати вы нам, и то мы не позволили бы вам путаться под ногами», – сказал один.
«У нас тут не женское ремесленное училище», – отвечал другой на мою просьбу о работе.
«Но как же женщинам выучиться ремеслу? Они ведь не рождаются с этим умением?» – спросила я.
«У любой девушки всегда есть подруга, которая хочет выучиться. Если девушке охота терять время и деньги, давая ей уроки, мы не возражаем, потому что труд новичков обходится нам даром».
Никакие средства убеждения не позволили мне получить допуск на крупные фабрики, так что в конце концов я решила попытать счастья на маленькой, по адресу Эльм-стрит, 196. Не в пример нелюбезным бесцеремонным мужчинам, с которыми я сталкивалась на других фабриках, человек, встретивший меня здесь, был очень вежлив. Он сказал:
– Если вы никогда не занимались такой работой, не думаю, что она вам понравится. Это тяжелый труд, и девушкам приходится осваивать его годами, прежде чем они начнут хорошо зарабатывать. Новичкам у нас обычно лет по шестнадцать, и первые две недели они не получают платы.
– Сколько они могут заработать после этого?
– Иногда мы поначалу платим им полтора доллара в неделю. Когда они становятся искуснее, переходят на сдельную оплату, то есть получают деньги за каждую сотню коробок.
– И сколько же они зарабатывают тогда?
– Хорошая работница зарабатывает от пяти до девяти долларов в неделю.
– Много ли здесь девушек?
– В здании – около шестидесяти, кроме того, многие берут работу на дом. Я занимаюсь этим бизнесом всего несколько месяцев, но, если вы хотите попробовать, я переговорю с партнером. Некоторые из девушек работают у него уже одиннадцать лет. Присядьте, я его разыщу.
Он вышел из кабинета, и вскоре я услышала, как он за дверью говорит с кем-то обо мне, настаивая, что мне нужно дать шанс. Вскоре он вернулся вместе с невысоким человеком, говорившим с немецким акцентом. Он молча стоял передо мной, поэтому я повторила свою просьбу.
– Что ж, сообщите ваше имя джентльмену за конторкой и приходите утром в понедельник – мы посмотрим, что можем для вас сделать.
Так и получилось, что я вышла из дому ранним утром. Я надела ситцевое платье, которое подходило для работы и пристало моему новому положению. В славном маленьком свертке из коричневой бумаги с жирным пятном посередине был мой обед. По моим представлениям, любая работающая девушка носила обед с собой, и я старалась создать впечатление, что мне это не в новинку. Больше того, я считала обед выразительным, продуманным штрихом моего нового образа и не без гордости (к которой примешивалось огорчение) глядела на жирное пятно, постепенно увеличивавшееся в размерах.
Несмотря на ранний час, я обнаружила прочих девушек уже за работой. Я миновала маленький двор для разгрузки – это был единственный способ попасть в контору. Я извинилась перед джентльменом за конторкой, и он подозвал хорошенькую девочку, проходившую мимо с полным передником картона, и сказал:
– Отведи эту леди к Норе.
– Она будет делать коробки или рожки? – спросила девочка.
– Скажи Норе определить ее на коробки.
Вслед за своей маленькой провожатой я вскарабкалась по самой узкой, темной и крутой лестнице, какую когда-либо имела несчастье видеть. Мы всё шли и шли через маленькие комнаты, набитые работницами, на верхний этаж – четвертый или пятый, я сбилась со счета. Так или иначе, пока мы добрались, я совсем запыхалась.
– Нора, поставь эту леди на коробки! – выкрикнула моя славная маленькая провожатая.
Все девушки, сидевшие вокруг длинных столов, оставили работу и с любопытством посмотрели на меня. Девушка с каштановыми волосами – это ее звали Норой – подняла глаза от коробки, которую делала, и ответила:
– Посмотри, открыт ли там люк, и покажи ей, где повесить одежду.
Затем бригадирша приказала одной из девушек «принести леди табурет» и уселась за длинный стол, на котором громоздились прямоугольные листы картона с пометкой в центре. Нора разложила на столе несколько длинных бумажных полос; затем взяла жесткую щетку, окунула ее в ведро с клейстером и обмазала им бумагу. Потом она взяла лист картона и большим пальцем ловко подогнула края вверх. После этого она взяла бумажную полосу, быстро и аккуратно наложила ее на получившийся угол, соединив и скрепив края картонки. Ногтем большого пальца она быстро обрезала излишек бумаги, повернула всю конструкцию и проделала то же самое с другим углом. Таким образом, как я вскоре обнаружила, получилась основа коробки. Это выглядело (да и было) очень просто, и через несколько мгновений мне удалось изготовить такую же.
Работа оказалась вовсе не сложной в освоении, но неприятной. Комната не проветривалась, а клейстер и клей отвратительно пахли. Груды коробок не оставляли возможности побеседовать ни с кем из девушек, за исключением одной начинающей, Терезы, сидевшей рядом со мной. Поначалу она очень робела, но после моих дружелюбных расспросов стала более общительной.
– Я живу с родителями на Элдридж-стрит. Мой отец музыкант, но он не пойдет играть на улицах. Он очень редко получает ангажемент. Моя мать почти все время больна. У меня есть сестра, она работает на позументной мануфактуре и зарабатывает от трех до пяти долларов в неделю. Другая сестра вот уже пять лет наматывает шелк на Двадцать третьей улице. Она получает шесть долларов в неделю. Когда она вечером возвращается домой, у нее все лицо, руки и волосы в краске от шелка, с которым она работает целый день. Из-за этого она хворает и вечно принимает лекарства.
– Вы работали прежде?
– О да, я раньше работала в позументной мануфактуре на Спринг-стрит. Я работала с семи до шести часов, сдельно, и в неделю зарабатывала примерно три с половиной доллара. Я уволилась, потому что начальники там были грубы и у нас на всех было для работы три маленькие керосиновые лампы. В комнатах было очень темно, но нам никогда не позволяли зажечь газовый свет. Туда приходили леди и брали работу на дом: они это делали задешево, просто для удовольствия, и мы из-за них зарабатывали меньше, чем могли бы.
– Чем вы занимались, уволившись оттуда? – спросила я.
– Я пошла работать на бахромную фабрику на Канал-стрит. То место держала одна женщина, она очень скверно относилась ко всем девушкам. Она не говорила по-английски. Я работала всю неделю с восьми до шести, на обед отводилось всего полчаса, и в конце недели она заплатила мне только 35 центов. Сами понимаете, девушка не может прожить на 35 центов в неделю, так что я ушла.
