Мистер Томпсон снова обмяк и только беспомощно взирал на меня, зато миссис Томпсон набросилась на меня, как тигрица.
– Да что вы за женщина такая? Вы на все способны. Отдайте мне этот яд, – и она попыталась выхватить бутылочку.
Я спокойно ухватила бутылочку и стакан покрепче, заметив, что это смертельное (смертельное ли?) снадобье – моя собственность. Я посмотрела на подопытного – он быстро отвел взгляд и запел: «Как уйду я в светлый рай, папа, волю Тому дай – обещай мне, обещай»
[34]. Я не сдержала улыбки и продолжила свою драматическую речь:
– Что ж, мистер Томпсон, жизнь этого человека в ваших руках. Если вы скажете, что он под гипнозом, я дам ему это ужасное снадобье, – песенка крошки Евы оборвалась, – и, если вы сказали неправду, он умрет.
– Остановитесь! – взмолился он (песня крошки Евы возобновилась). Повернувшись к жене, он грустно спросил: – Ты когда-нибудь слышала об асафетиде?
– Слышала, но не знаю, что это такое. Не позволяй ей давать ему это! Она же убийца, она на все готова! Да что вы за человек? – закричала она, обернувшись ко мне. – У вас совсем нет сердца?
Вместо ответа я медленно поднесла стакан к носу подопытного. Он замотал головой, пытаясь скрыться от зловония. Оно наполнило комнату, и я чувствовала, что вскоре задохнусь, если не закончу представление.
– Вам решать, мистер Томпсон. Я не могу больше ждать, – сказала я нетерпеливо. Вдыхать этот аромат было выше моих сил, а моя молодая спутница шепнула:
– Этот запах просто невыносим. Дайте ему снадобье и уйдем отсюда.
– Может быть, вы хотя бы попробуете? – попросил мистер Томпсон.
– Попробую асафетиду? – спросила я удивленно. – Мистер Томпсон, совершенно очевидно, что вы ничего не знаете об этом смертельном снадобье. – Пение утихло. – Скажу вам начистоту: я бы скорее умерла, чем позволила кому-нибудь дать его мне.
– Вы будете в ответе за его смерть, – почти всхлипнул тот.
– Вот уж нет, ответственность лежит на вас. Я не прошу вас сказать мне, мошенник этот человек или нет. Я просто показываю это смертельное снадобье – асафетиду – и рассказываю вам о его действии. Если мистер Грей под гипнозом, оно не причинит ему вреда; если нет – оно его убьет.
Певец сфальшивил и смолк; теперь он притворялся, что перебирает струны воображаемого банджо: ему стало не до пения.
– Дать ему снадобье, мистер Томпсон? Да или нет? – Я воздела стакан, как платок, взмах которого дает сигнал к началу казни.
– Нет, – выдохнул он. Победа осталась за мной. Я брезгливо щелкнула пальцами, и мистер Грей, избежавший кары, спасся бегством на диван.
– Я не стану принимать никаких снадобий, если их не смешал и не прописал врач, – сказал он.
Я рассмеялась, удовлетворенная испытанием. Мой подопытный выдал себя: он знал, о чем мы говорили все это время, хотя предположительно был без сознания. Мистер Томпсон потерял дар речи, а мистер Грей прибавил:
– Я все готов сносить, кроме лекарств или ожогов.
– Ну и наглец же вы, мистер Грей. Не будь в моем распоряжении целый вечер, я бы расправилась с вами куда быстрее и суровей.
Мистер Томпсон отказался сообщить мне имена и адреса других его подопытных. Не спросил он и тех десяти долларов, которые я должна была уплатить ему после испытания.
Постыдное поведение в парке
Нелли Блай изобличает проходимца, которому потворствует полиция
Бездельник Чарльз Кливленд использует Центральный парк в собственных гнусных целях. – Он ежедневно разъезжает там, предлагая девушкам прокатиться. – Полиция с улыбкой помогает хищнику заполучить добычу
The New York World, 5 августа 1888 года
В нашем городе есть человек, который при пособничестве полиции использует Центральный парк в своих гнусных целях.
В разное время в The World поступали многочисленные жалобы на паркового полицейского. Женщины жалуются, что не осмеливаются отправиться в парк в одиночку из-за оскорбительного и бесцеремонного поведения полицейских, получающих жалование за охрану порядка и общественного спокойствия.
Молодые люди жалуются, что, стоит им задержаться в парке после наступления темноты, те же стражи шантажируют их: чтобы избежать бесчестья, неминуемого, доведись им предстать перед полицейским судом вместе со своими спутницами, они соглашаются на предложенную полицейскими взятку.
Несколько дней назад молодая замужняя дама прислала в The World письмо ошеломительного содержания, заставившее нас предпринять расследование. По ее словам, каждое утро она гуляет в Центральном парке, где ее внимание в особенности привлекло необычное поведение одного мужчины.
Каждое утро он проезжал через парк. Стоило ему увидеть одинокую девушку на скамейке, он подъезжал к ней и предлагал прокатиться. Однажды утром он предложил девушке (рабочей девушке, как можно было судить по ее внешности) объехать с ним вокруг парка. Она согласилась, и когда он привез ее назад, молодая замужняя дама подошла к той же лавке, села и завела с девушкой разговор. Сперва они обсудили погоду, а затем девушка, уступив деликатным расспросам, рассказала ей о своей прогулке.
По дороге мужчина заговаривал с каждым встречным полицейским – все они дружески приветствовали его в ответ. Несколько раз он подъезжал к кому-то из них и шепотом о чем-то переговаривался, после чего полицейский с улыбкой продолжал свой обход, мужчина же возобновлял прогулку. Он сказал девушке, что все полицейские знают его и подстрекают девушек, чтобы те соглашались прокатиться. По его словам, каждый день между 10 и 11 часами он привозит офицерам пиво, которое они выпивают за деревьями. Таким образом он обеспечил себе неприкосновенность и может делать все, что ему вздумается: ограбить человека, срубить дерево, нарвать цветов – полицейские не станут ему досаждать. Он несколько раз упомянул некую «мадам», владелицу упряжки, которой он правил.
Такова была в общих чертах суть письма, содержавшего, кроме того, описание мужчины и его выезда. Я решила проверить, способны ли парковые полицейские, получающие жалованье, чтобы нас защищать, на соучастие в преступлении: оделась как сельская девушка и отправилась в парк. Я села на скамейку лицом к аллее, ведущей от входа на Пятьдесят девятой улице к Семьдесят второй, раскрыла книгу и стала ждать развития событий. Долго ждать мне не пришлось. Среди людей, прогуливавшихся по парку в экипажах, я заметила лишь одного мужчину, подходящего под описание, и всего несколько секунд спустя его поведение убедило меня, что я не ошиблась.
Увидев меня, в одиночестве сидящую на скамье, он попытался привлечь мое внимание (хотя ни разу даже не взглянул ни на одну из женщин, гулявших со спутниками). Он четыре раза проехал всего в нескольких ярдах от меня, повторяя свои попытки. Он посвистывал, покашливал и причмокивал, чтобы заставить меня взглянуть на себя, но я упрямо вперила взгляд в верхнюю строчку на странице моей книги: это позволяло мне, не поднимая глаз, видеть все, что происходило передо мной.
