Она с горячностью продолжала:
– Если бы вы только видели искалеченных, голодающих, обмороженных кошек, как видела я, вас бы не удивляли мои чувства. На следующий день после последних выборов я усыпила на Черри-стрит кошку, которой мальчишки связали лапы, а потом бросили ее в огонь. Одна передняя лапа у нее сгорела целиком, вторая вся обуглилась. Уши превратились в обгорелые пеньки, хвост пропал. Если бы мы выполняли бюрократические требования этого отвратительного общества, нам бы пришлось идти до самой Двадцать второй улицы, подать жалобу, дорого заплатить за карету скорой помощи и ждать, пока ее запрягут и пока она доберется до Черри-стрит. За это время кошка уползла бы куда-нибудь, и карета проездила бы попусту. Разве не милосерднее было усыпить кошку хлороформом тотчас же, как мы ее нашли?
Сидя дома у мисс Юэн в кресле, обитом синим шелковым глазетом, и зная, что она наследница миллионов, трудно представить ее себе в старой одежде, день за днем рано утром выходящей из дому с клеенчатой корзинкой – ловить и убивать котов. Но когда она говорит об их страданиях, я начинаю лучше понимать и даже разделять ее воодушевление.
Мне трудно представить себе, что она наносит знакомой визит и уходит с ее любимой кошкой. Так утверждала в письме ко мне одна леди, назвавшаяся хозяйкой этого животного. И миссис Дивайд искренне призналась, что, насколько ей было известно, участницы отряда навещали бедных женщин, только чтобы, улучив возможность, похитить их кошек.
Глава III
Вероятно, мисс Юэн искренна, когда говорит, что Кружок Генри Берга Ордена дочерей короля из Полуночного отряда милосердия, как сами они себя называют, не получает пожертвований со стороны; отмечу странный способ, которым они получают почту.
Письма адресуются просто: «В кошачий приют, Нью-Йорк-сити» – и поступают в частные почтовые ящики по трем адресам: Бродвей, № 1357, Восьмая улица, № 764, и Шестая улица, 83. Ни «Кошачьего приюта», ни «Приюта для беспризорных котов» сегодня не существует, но письма с такими адресами приходят по-прежнему.
Среди участниц общества есть миссис Л. Велшофер, живущая на Западной Двадцать третьей улице. Она немка, ей принадлежит доля в ресторане «У Фердинанда», и она щедро жертвует на поддержку кошек.
Кошачий отряд никому не отказывает в приеме. Мисс Ракнакер – немка-прачка, а профессию мисс Альтамон, другой немки, состоящей в обществе, я забыла. Мисс Стоун – учительница фортепиано, образованная женщина, подруга мисс Юэн. Мисс Роббинс – учительница французского языка, мисс Хармон – портниха, мисс Банна (зовут ее иначе, и она не родственница) – модистка. Мисс Хоффман – прачка, мисс Миллер, мисс Конклин и миссис Бишоп – все они в разное время работали в кошачьем приюте. Миссис Пейсер – жена человека, который предоставил под приют свою конюшню. Насколько мне удалось выяснить, Больмонт Парди, виноторговец, – единственный мужчина в составе отряда. Эмблемы отряда – медные пятиконечные звезды – купила и раздала членам миссис Дивайд.
Поскольку только у двух или трех членов есть постоянные адреса, оказалось невозможно найти и расспросить их всех. Мне доставил большое удовольствие визит к мисс Конклин (теперь она миссис Ван Орден). Она живет на верхнем этаже очень темного и грязного многоквартирного дома на Первой авеню в Гарлеме.
Зная, что она нуждается, я пришла к ней, нагруженная дровами, хлебом, сахаром и кофе, и при виде этих даров у миссис Ван Орден развязался язык.
Она и в любом случае была словоохотливей всех. Женщина, чьи чувства были ранены, всегда хочет излить душу, а миссис Ван Орден, в то время – мисс Конклин, пожилая калека, чувствует, что работа в кошачьем приюте подорвала ее репутацию и благосостояние. Но об этом речь пойдет ниже. Когда я толчком открыла ее дверь, я увидела двух толстых старых женщин, корыто и четырех кошек.
Я не питаю пристрастия к ароматам, даже к тем, что за большие деньги продают в аптеках во флаконах, перевязанных ленточкой. Ароматы дома у миссис Конклин были совсем другого сорта: там стояло оглушительное зловоние.
Однако я с опаской присела на краешек стула у окна, изобразив дружелюбие и довольство.
Четыре кошки смотрели на меня голодными глазами, толстая женщина у корыта с глупой улыбкой пыталась натянуть грязную синюю холщовую юбку, которая на четыре дюйма не сходилась на ее талии. Миссис Ван Орден стояла, бессильно скрестив руки на животе. Мои приношения положили на грязный стол, и мальтийская кошка незамедлительно вспрыгнула на него, пытаясь стянуть буханку.
– Брысь, Мод, – ласково сказала миссис Ван Орден, когда я сделала непроизвольное движение по направлению к Мод. – Она голодная, – пояснила она, снимая кошку и опуская ее на пол.
Белая кошка с разными глазами (один голубой, другой желтый) примостилась на спинке кресла-качалки, уставившись своими диковинными глазами на двух белых крыс в медной клетке над окном. Серая кошка вскочила на комод и уселась там, поджав лапы, подергивая усами и мечтательно глядя на тех же белых крыс, так прискорбно недосягаемых.
Еще одна кошка свернулась калачиком под плитой, на которой стояли кастрюля и коричневый глиняный чайник.
– У меня сейчас только четыре кошки, – сказала миссис Ван Орден с сожалением. – Миссис Дивайд убедила меня отдать семнадцать других в Гуманное общество.
Подумать только! Семнадцать кошек, а ей еле хватает, чтобы прокормиться самой!
– У меня было семнадцать кошек и девять хворей, – добавила она горделиво. – У меня нога отнималась два раза. Кыш, Мод! Потом у меня был солитер семь футов и десять дюймов длиной, я вхожу в организацию «Дочерей короля» и в общество трезвости. У меня все пальцы скрючены от ревматизма, а моего мужа подстрелили, когда он был в армии, и ходит он плоховато.
Я прервала ее:
– Расскажите мне о кошачьем приюте, – и толстая женщина, получив пять центов, отправилась купить мяса для голодных кошек. Мод, поняв, что ее ждет, подпрыгивает и лакает воду из кадки, чтобы не лишиться чувств от радости.
– Меня дважды парализовало, и я попадала в больницу, а потом миссис Эдвардс пригласила меня стать экономкой в приюте. Она оплатила мой переезд в то место и пообещала давать мне семь долларов в месяц, помимо жилья и еды. Я не была пригодна ни к какой работе, и она это знала. Мне нужно было просто присматривать за кошками по ночам, когда она уезжала домой в центр города. В один ужасный холодный день она выставила меня, потому что я не сделала работу, просто выселила. Я подала иск против нее, и суд обязал ее все мне выплатить, но мне так и не удалось ничего с нее взыскать.
Она прибавила:
– На самом-то деле она меня выставила, потому что я возражала против того, во что они превращали приют. Кошачий приют был просто ширмой.
– Вы не знаете, они когда-нибудь убивали кошек, которых давали им на передержку?
– Множество. Если бы я смогла отыскать свои журналы, куда я заносила всех кошек, которых приносили в приют, я бы вам показала. Помню один случай. Некая миссис Виле, в прошлом – сопрано в церкви Св. Стефана, расстроила здоровье и уехала в Наннет, округ Рокланд. Она принесла в приют двух своих кошек, Мышку и Пеструшку, и платила за их содержание два доллара в месяц. Мышку сразу убили, и все равно они продолжали брать плату за ее содержание, и когда я пригрозила об этом рассказать, они разозлились. Я повязывала ленточки на кошек, которых давали на передержку, и помещала их в особой комнате, но, когда заявлялись члены Отряда, они распахивали дверь, и все кошки перемешивались, а они убивали любую, какую захотят.
