В номере стало тихо.
Неизвестно, как глубоко брат и сестра, жители Роси, вникли в речь гостя из России, но говорил он горячо, и слушали его внимательно. Любава посматривала на Максима с любопытством, удивлённая экспрессией и тоном человека, возраст которого был ещё далёк от философского. Малята хмурил густые брови, силясь понять смысл слов, которых он не знал. Поэтому парню потребовалось проявить большую сообразительность, нежели сестре, чтобы оставаться на том же уровне восприятия.
Как стало понятно чуть позже, судя по его вопросу, слова Максима он понял по-своему.
– Всё-таки кого ты больше не любишь из своих соотечественников? – спросил он (в переводе Любавы).
Максим смущённо поёрзал на мягком диване, сообразив, что слишком увлёкся критикой властей государства, опираясь на пылкие речи её оппонентов и мнение отца, члена компартии. Но отступать было некуда, и он признался:
– Не люблю чиновников! Однако гораздо больше чиновников, подчиняющихся закону личной выгоды, презираю среду, создающую их и так называемых кумиров молодёжи. В первую очередь это дельцы ТиВи, соцсетей интернета и мелкие служащие на побегушках у миллиардеров, особенно – облизывающие сапоги властных господ Министерства культуры, которые вопреки канонам народных традиций и предпочтений используют тупых блогеров и ещё более тупых «звёзд эстрады» для оболванивания народа. Вот их бы я…
– Знышчув!
Максим помотал головой.
– Нет, я не нацист и не убийца, достаточно изолировать всю эту свору прожигателей жизни и её владык, сослав их на необитаемый остров. Хорошо бы – на тепуй вроде вашего. Ох и посмотрел бы, как они жрут друг друга!
– Нас никто не изолировал. Рось откололась от Гипербореи случайно.
– А пиндосов и бриттов я бы изолировал так, чтобы они никогда никому не мешали жить. Если честно, я вам завидую. Судя по вашему образу жизни, вы наше будущее. Я был бы не против стать гражданином Роси.
– Так в чём же дело? Многие ходоки за Грань из России остались жить с нами.
– Подумаю, – улыбнулся Максим.
– Будем рады.
– Отлично!
Малята встал.
– Умени трэба сустрэцца з Саснорай. Дабрынач.
Щёлкнула дверь.
Оставшиеся в номере посмотрели друг на друга.
Будь Максим дома, в Брянске, он, не будучи ханжой, вполне мог бы намекнуть Любаве на возможность продолжить встречу до утра, но, во-первых, его чувства к девушке были выше, а во-вторых, в глазах росиянки блеснул знакомый лукавый огонёк, и мысль пугливо порхнула прочь.
– Проводить? – с готовностью спросил он.
Любава рассмеялась, гибко вскакивая.
– Адпачивай, раница вырашым, шо робыц дали. У цабе ёси плани?
– Нет! – поспешно сказал он.
– Ми трэбы наведац атрад в надие, заутра у навчани удивае молоди дружины, хачу взяц у свой парад. Дарэчи, можа ишо раз заехац у Клетню, дзе живе Хорос.
– А по-русски? Голова плохо соображает.
– Я говору – можа ещё раз заехац к Хоросу. Ты хотив з ним погутарить.
– Отличная мысль!
Двух слов для выражения своих чувств показалось мало, и Максим добавил:
– Спасибо!
Любава поймала взгляд гостя, брошенный на её губы, снова засмеялась и скрылась за дверью. Из коридора донёсся её голос:
– Дабрынач!
* * *
Выехали из Микоростеня примерно в девять часов утра (по оценке Максима).
Малята остался в столице, заявив, что к вечеру будет в Хлумани.
Любава, зная, что гость из России не владеет конной ездой, выбрала для поездки знакомую трёхколёсную «карету» с открытым верхом – трикол, как её называли местные жители. Сопровождали её два рослых дружинника на мощных клюварах, бегающих почти с такой же скоростью и грацией, как настоящие лошади.
Путь пролегал сначала через шестое кольцо пригорода Микоростеня, представляющего пояс богатых (в смысле геометрического изящества) усадеб, потом дорога нырнула в лес, и Максим заметил:
– Не вижу полей. Вы говорили, что основная пища росиян – каши. Где посеяны злаки? Или вы научились выращивать зерно на фабриках, как мясо?
Любава, сама управлявшая колесницей, поняла.
– Все наши поля расположены в центре Роси, за Кругом Здоровой Пищи.
Разумеется, девушка произнесла название сельскохозяйственных угодий иначе: Окрест Задарава Ижи, и Максим для себя перевёл его в более знакомые термины.
– Это почти половина площади Роси, – продолжала она. – Хлеб искусственно мы не производим. Мясо – другое дело, без белков и микроэлементов, содержащихся в мясе, нельзя сохранять здоровье. В идальне тебя познакомили с тем, что нам нравится. Еды хватает. Одно время жители Еурода покупали у нас продукты, но сейчас они грозят войной, и мы отказались снабжать их всем необходимым.
– Один в один! – восхитился Максим. – Точно такое же положение и у нас. Европа перестала покупать наш газ, металлы, зерно, удобрения, объявила миллион санкций и теперь бедствует, стреляя себе в ногу и остальные места.
– Стреляет себе в ногу? – озадаченно переспросила спутница.
– Это я образно. – Он объяснил смысл сказанного.
Проехали поляну с порхающими над цветами стрекозами и пчёлами.
Несколько крупных стрекоз метнулись к небольшому отряду, но были уничтожены дружинниками. Одна из стрекоз неожиданно взорвалась, напомнив, что это уцелевший боевой дрон древних времён, однако его ликвидатор, одетый в бронезащитный пластинчатый костюм, не пострадал.
Пришло ощущение неуютного томления.
Мяукнул вдруг кот, сидевший смирно до этого момента в своей решетчатой котомке.
Максим прислушался к себе, хотел было поделиться с Любавой своими переживаниями, но она и сама почувствовала ментальное изменение атмосферы на дороге.
– Морик, – окликнула она одного из спутников, – зримо окрест!
Дружинник достал из кухоля, висевшего под ногой сбоку, ворона, подкинул вверх.
Чёрная птица молча унеслась над дорогой вперёд.
Зашумели кусты справа, в них мелькнул бурый клок не то шерсти, не то перьев.
Второй дружинник без какого-либо предупреждения метнул туда дротик.
Раздался визг, прошумело в глубь леса.
Однако это было ещё не всё. Началась странная атака лесных жителей на приостановившийся отряд.
Сзади на дороге появилась текучая чёрно-коричневая фигура, похожая на медведя, направилась к людям, пульсируя всеми частями тела.
Точно такая же фигура появилась и впереди.
– Медворы! – процедила сквозь зубы Любава, доставая меч.
