– Девушка внизу, господин Хильдебрандт, – сказал он на ӧссеине.
– Как она?
Ӧссеанин махнул рукой.
– Недовольство Аккӱтликса значительно, но еще не подействовало на нее в полную силу. Это лишь начало. Пока ее даже не тошнило.
Лукаса передернуло. Он живо мог представить течение сегодняшнего дня и ночи.
– У вас нет коньяка?
– Я сразу же дал ей выпить суррӧ,– заверил его ӧссеанин.
Он показал дорогу в подсобное помещение, но затем схватил Лукаса за рукав.
– Я вспомнил, откуда вас знаю. Вы тут были с ней недавно. Потом вы пошли в уголок и купили… кое-что.
– Да.
– Я должен вам сказать. Я не знаю, о чем ее спрашивали. Но когда зӱрёгал вышел, он смеялся.
– Смеялся?!
– У него уши от смеха загибались. Такое нечасто увидишь… то есть в случае такой официальной личности.
Лукас рассмеялся.
– Хм. Спасибо за информацию. – Он вытащил из кармана ӧссенскую монету и сунул ее ӧссеанину в руку. – Если вдруг еще что-нибудь вспомните.
Перед тем как зайти в подсобку, он огляделся. Аш~шад все это время держался рядом, но теперь, вместо того чтобы последовать за ним, лишь покачал головой и молча встал у двери.
Лукас проскользнул внутрь. Пинки сидела на скамейке в раздевалке персонала, одна в темноте. Она ежилась от холода, завернутая в толстый плед и желто-черное полосатое пончо ӧссеанина. На глазах у нее лежала мокрая тряпочка, которая выглядела не слишком чисто. Пинки опиралась плечом о стену и тихо, хрипло и устало всхлипывала. Лукас склонился над ней и взял ее за руку.
– Я тут, Пинкертинка.
Она судорожно обхватила его за шею.
– Лукас! Ты… за мной… пришел, – выдавила она из себя.
Зубы у нее стучали.
Лукас сел рядом и уложил ее к себе на колени. Снял с лица раскаленную тряпочку и бросил в ведерко со льдом, которое стояло рядом.
– Не надо, – пробормотала Пинки и спрятала лицо в пончо.
– Я только приподниму тебе веко. Так нужно, Пинки.
Лукас говорил настолько бескомпромиссным тоном, что она подчинилась почти без боя. Когда он увидел окровавленный белок глаз, у него засосало под ложечкой. Ему показалось плохой идеей сообщать Пинки, что она сильно рискует ослепнуть; но он понимал, что ее нужно отвезти к доктору. Срочно. Пока не начнется карусель из головокружения, тошноты и потери сознания. Он выжал тряпочку и снова приложил ей к глазам.
Пинки выдохнула.
– У него… у него был… серебряный треугольник, – выдавила она.
Лукас погладил ее по волосам.
– Я знаю.
– Я сказала… сказала ему… Боже, ты никогда меня не простишь.
– Послушай, в трёигрӱ всегда есть кое-какая проблема со свободой воли, – заверил ее Лукас. – Ты можешь встать?
– Не-е-ет.
Лукас посмотрел на дверь. «Аш~шад».
Сработало. Боже – к его собственному удивлению и ужасу – дверь распахнулась через секунду. Аш~шад совершенно бесшумно подошел к ним. И прижал палец к губам.
«Нужно отнести ее в такси. Можешь помочь ее поднять?» – думал Лукас.
Аш~шад покачал головой. Затем встал на колени и запустил пальцы в волосы Пинки. Потом положил руку ей на глаза.
– А-а-ах! Как ты это делаешь, Лукас? Так приятно, – выдохнула Пинки.
Лукас хотел все объяснить, но его поразил следующий энергичный жест Аш~шада. Фомальхиванин снял с Пинки тряпочку, плед и пончо и расширил свою шаманскую деятельность от волос до самого живота.
– Пинкертинка, только не открывай глаза, пожалуйста, – сказал Лукас, подыгрывая.
И тут же увидел, как Аш~шад хитро улыбается.
Минут через десять фомальхиванин медленно убрал руки, кивнул Лукасу и тихо отступил.
– Хорошо. Теперь попробуй встать, – сказал Лукас.
Пинки поднялась.
– Мне… уже лучше, – удивленно сказала она. – Как ты это сделал?!
– Это не я.
Лукас посмотрел на фомальхиванина.
Пинки обернулась.
– Ты! – взвизгнула она.
Ее лицо скривилось от отвращения. Она тут же бросилась к Лукасу и обхватила его шею руками, будто это был вопрос жизни и смерти.
– Почему ты ничего не сказал?! – всхлипнула она. – Боже, ты позволил ему прикоснуться ко мне! Как ты мог так со мной поступить?!
Лукас окаменел и проглотил все возможные язвительные ответы. Женская иррациональность – это один из видов природных катастроф; мудрый мужчина выносит подобное бедствие стоически, потому что знает, что с этим ничего не поделать.
– Нужно уезжать, Пинкертинка, – только и сказал он. – Зӱрёгал, вполне возможно, где-то нас поджидает. Попробуй собраться. Ты можешь идти?
Пинки передернуло.
– Зур… зур… господи, я уже… Лукас, скажи, он больше никогда не будет на меня смотреть?!
И на это нельзя было ответить ничего вразумительного.
– Если ты быстро сбежишь, то нет, – заверил ее Лукас.
Он бросил многозначительный взгляд на Аш~шада за ее спиной, схватил Пинки за руку и направился к дверям.
– Подождите.
Это было первое слово, которое Аш~шад произнес за все время пребывания в чайной.
– Спешить некуда. Его здесь нет. Важнее разведать обстановку, чем бездумно куда-то бежать. Дайте мне десять минут.
Он подошел к стене, не церемонясь сел на пол, откинулся назад и закрыл глаза. Лукас видел, как он глубоко вдыхает.
Оставив Аш~шада в тишине, Лукас вытащил Пинки в коридор. Обнял ее за плечи. Она дрожала, лицо было бледным, а уголки губ дергались. В глазах собирался целый поток слез; и, хотя он был готов прорваться, некий барьер еще сдерживал его. Учитывая обстоятельства, она имела неоспоримое право на шок, потерю сознания, визг и пятнадцатиминутную истерику – но ничем из этого Пинки не воспользовалась.
Вместо этого она с неожиданной силой схватила Лукаса за руку. Оглянулась на закрытые двери.
– Лукас… Давай уйдем.
– Конечно, уйдем. Как только Аш~шад закончит. Я только и мечтаю о том, чтоб перейти в местечко поприятнее, – заверил он Пинки с улыбкой.
– Ты не понимаешь, – Пинки замялась. – Уйдем… без него.
Еще один быстрый взгляд на двери – будто она ждала, что Аш~шад вот-вот вылетит из них и начнет ее ругать за такие идеи.
– Тот ӧссеанин… он… Я почти ничего не помню, Лукас, все сливается, но… он спрашивал о Фомальхиве.
