Зӱрёгал тем временем вдруг поднял руки и так резко развел их в стороны, что воздух взвился в обжигающем порыве. И снова. Лукас почти физически чувствовал огромную силу, огромную тяжесть… невидимое и столь же неописуемое управление силой. Его так тянуло поддаться. Позволить своим усталым ногам подкоситься.
«Он схватил дорогу! Срывает ее вниз».
Лукас взял себя в руки. Он бежал что есть мочи, – но не прочь, не в безопасное место, а к тем двум, что вели битву. Зӱрёгал стоял к нему спиной – зеркальце Пинки тут было бесполезно. У него буквально пальцы чесались от желания тоже пустить пару синих искр и как-нибудь вытащить Аш~шада из всего этого, но он не мог; не мог же он…
В этот момент Лукас понял, что может.
Последняя пара прыжков. Последнее усилие воли. Лукас бросился на спину зӱрёгала и руками закрыл ему глаза, как парень закрывает глаза своей девушке, когда они заигрывают где-нибудь у воды.
– Поздно, Лӱкеас Лус, – сказал зӱрёгал.
Вспышка искр. Блики синего света. Ноги Лукаса подкосились, и падая он потащил зӱрёгала за собой. Боль разразилась в его голове с ослепительной силой. Она была столь резкой, что он не выдержал и закричал.
Внезапно небо обрушилось.
Скоростная дорога взорвалась.
* * *
К
амёлё неподвижно сидела на полу офиса Джеральда, сложив ноги и прилипнув глазами к дисплею телестены. Ее ногти впивались в ладони. «Беги, Лус! Рё Аккӱтликс, беги оттуда что есть силы! Разве ты не видишь, что зӱрёгал на тропе смерти? Он потянет тебя за собой! Ты погибнешь!» Но она сомневалась, что Лукас Хильдебрандт послушается, даже если бы случайным образом ее услышал. Когда речь шла о саморазрушительной решимости, от зӱрёгала он не отставал.
Ей все казалось таким нереальным… мысль, что с минуты на минуту она может увидеть в прямом эфире, как он умирает…
Тем более что Джеральд был на вершине блаженства.
– Великолепно, – забормотал он над клавиатурой. – Это бомба, Камёлё! Нереальная бомба! Это будет на первой полосе.
Джеральд разделил большой настенный дисплей на несколько сегментов поменьше, которые демонстрировали кадры с разных камер под разными углами.
Камёлё молча сверлила взглядом сражающегося зӱрёгала и Лукаса, который бежал за ним из последних сил. По правде говоря, ей стоило немедленно известить Маёвёнё или кого-нибудь из ее ведомства – это было бы проявлением не только лояльности, но и ума, ведь таким образом она бы улучшила собственное положение; но ощущение полной тщетности ее сдерживало. Камёлё не удавалось преодолеть всеобъемлющую печаль.
Лукас все рассчитал – он был, как всегда, прозорлив. Пригласил не одного, а сразу целую стаю медиантов. Если бы Камёлё нашла в себе немного наглости, то могла бы вытащить список участников телеконференции из нетлога Джеральда; но все равно прежде, чем Маёвёнё и ее людям удастся с ними всеми связаться, эти кадры давно будут в Медианете. Они распространялись уже сейчас. Джеральд записывал сигнал со всех доступных камер не только для себя, откуда Камёлё в интересах Ӧссе могла бы все удалить, если бы ее вдруг действительно охватил приступ преданности, но еще и транслировал его в монтажную техника из своей редакции. Сейчас кто угодно может смотреть в лицо Лукасу. Когда все закончится, Джеральд наверняка лично отправится на место происшествия с профессиональным оборудованием и все снова задокументирует. Кто-нибудь из медиантов – из тех, кто случайно оказался поблизости, – наверняка уже прямо сейчас там и снимает свои независимые кадры. Этого уже не остановить.
А результат будет поистине ужасающим, как Джеральд и говорил, – но не совсем таким, как он думает. И даже не таким, как думает Лукас. Камёлё усмехнулась. Если он хотел публично продемонстрировать экстрасенсорные способности фомальхиванина, то горько разочаруется. Этот аспект быстро покинет комментарии, так как в ксенофобных землянах он вызывает слишком большой страх. Свидетельство, в свою очередь, не так уж убедительно: на дисплее иногда то тут, то там виднеется вспышка искр, но не более. Уже завтра появятся спекуляции, что это никакая не «ментальная битва», а новая герданская технология или тайная проверка тайного оружия тайных подразделений тайной организации (что, конечно, тоже весьма пугающе, но хотя бы всем понятно). Один выставит все на смех. Другой поставит под сомнение достоверность кадров и функциональность камер. Третий – вменяемость Лукаса. В конце концов все молча согласятся, что это был трюк иллюзионистов… после чего инфоповод исчезнет в дискредитации и безразличии. Отголоски будут исключительно политическими.
И неблагоприятными.
Это происшествие однозначно сыграет не в пользу ӧссеан.
Камёлё уже представила себе заголовки: «Битва под скоростной дорогой!», «Ӧссе пытается ликвидировать потомка земных колонистов!».
«Ӧссенский зӱрёгал – хладнокровный убийца».
Ее даже передернуло от мысли, сколько новых врагов среди ӧссеан только что обрел Лукас. Это выходило далеко за рамки личных разногласий; речь шла о медийном образе, дискредитирующем Церковь, а тем самым и Ӧссе в целом. Церковь всегда работала прежде всего с медийными образами. Конечно, Маёвёнё и ее здешние ӧссенские подпевалы в конце концов все замнут… причем логичным шагом будет свалить часть негативных эмоций народа на голову Лукаса. Если у зӱрёгала не выйдет осуществить свой план, а Лукас останется в живых, с сегодняшнего же дня его будут ненавидеть тысячи ӧссеан: целые толпы верующих, которых он даже не знает… которых никогда в жизни не видел и которых лично ничем не обижал. Кто-нибудь, может, плюнет ему в лицо на улице. Кто-нибудь попытается его убить.
«Лӱкеас Лус, должно быть, безоговорочно верит фомальхиванину, раз сделал это, – подумала Камёлё. – Он поставил на него абсолютно все: свое положение, безопасность, будущее.
Он пожертвовал ради него Ӧссе».
Камёлё содрогнулась. Разговор с зӱрёгалом назойливо крутился в памяти: все намеки исполнителя на то, что Лукас Хильдебрандт теряет рассудок, без вопросов подчиняется фомальхиванину, больше не способен ясно рассуждать. Мнению зӱрёгала нельзя не придавать значения. Он все же был на Деймосе II.
Камёлё смотрела в лицо исполнителю, охваченному священным лардӧкавӧарским экстазом. Сама она однажды отказалась умереть на алтаре, но это вовсе не значило, что на нее не воздействовала сила жертвы. Зӱрёгал держал чужака в трёигрӱ и при этом тащил вниз неисправные плазменные поля над своей головой. Кто-то мог бы назвать это терроризмом, осуждать, умалять значение… но каждому истинному верующему благородство такого самоубийственного штурма должно импонировать. Камёлё невольно потянулась к кончикам своих ушей, свернувшихся от растроганности. Рё Аккӱтликс! В ее глазах собралось целое море слез.
В этот момент Лукас, как всегда сражающийся до самого конца, с невероятным неуважением к патетическому достоинству мгновения прыгнул зӱрёгалу на спину – но было поздно. Камёлё задержала дыхание. С бокового обзора одной из дальних камер было видно лучше, чем тем троим внизу: темные полосы сбоев на плазменном поле сливаются в одно огромное пятно… а пятно молниеносно распространяется, как огонь в траве: ничто, пустота, черная дыра. Со свистом примчался грузовой поезд, огромный серебристый тубус, предназначенный для скоростного полета по совершенно гладкому коридору, и именно в этом месте пробил поле. Он вылетел с дороги и сорвался к земле. Это окончательно разрушило связи в оболочке дороги и запустило цепную реакцию – как падающие кости домино. Небо запылало всеми оттенками оранжевого и алого. Джеральд за внешней клавиатурой резко нажал Ctrl+M, тем самым выключив звук и сохранив им обоим барабанные перепонки. И все равно Камёлё чувствовала, как ее тело содрогается от эха ужасного взрыва.
