Если бы не вчерашний вечер, Лукас бы подобное абсурдное обвинение тут же отверг. Рё Аккӱтликс, именно его упрекают в том, что он не сомневается, – его, сомневающегося постоянно, и больше всего в самом себе? Однако в его желудке еще лежали непереваренные остатки того, что ему меньше двенадцати часов назад приготовил Аш~шад; точнее, того, что он выплеснул ему на голову без салфеток и приборов. Возможно, чуть другими словами, но суть была та же. Все вокруг, очевидно, видят в нем, Лукасе, надменное самоуверенное чудовище, не знающее преград, не знакомое с благоразумием и совестью.
– Глядя вчера вечером стереовизор, я не поверил собственным глазам, – продолжал Стэффорд. – Если вы собираетесь презентовать мне это как свой успех, то вам стоит подумать еще раз. В качестве медийного шоу это было неплохо – но для кого? На этом заработали лишь вы и фомальхиванин – не Совет. Совсем наоборот. Из-за того, что подобная демонстрация произошла не на территории Совета, все наше учреждение катастрофически теряет популярность и авторитет. Все прекрасно видели, что можно обойтись и без него. Мне остается лишь выяснить, сделали вы это по глупости или же у вас было хладнокровное намерение.
– Я никогда бы не навредил Совету умышленно! – неуклюже сказал Лукас. – Медиантам я неустанно повторял, что дальнейшие переговоры с фомальхиванином будет вести Совет. Вы сами допускали, что именно так можно вновь обрести потерянную репутацию, которой навредило дело Д-альфы…
Он осекся. Ощущение тщетности было столь убийственным, что Лукас вдруг не смог продолжить свою мысль. Интуиция, которая обычно помогала оценить ситуацию, хватала его за язык и стирала гладко складывающиеся фразы. Сейчас убеждение не поможет. Его шеф ожидает от него именно этого: образцовой защиты, демонстрации оскорбленной невинности и циничного разглагольствования, парада тактических маневров и уверток… неприличной попытки манипуляции, которая тут же будет раскрыта и осуждена. Если бы он хотел застать Стэффорда врасплох, лучше всего, видимо, было бы расплакаться на месте. Ведь чем лучше и хладнокровнее он будет защищаться, тем сильнее будет отвечать его нелестным представлениям.
– Вам не стоило вмешиваться, – сказал Стэффорд. – Вы улетели на Деймос несмотря на то, что я вам совершенно ясно сказал, что отправлю туда другого. Вы вырвали фомальхиванина из рук Фионы Фергюссон и тут же с ним исчезли. Так куда вы его спрятали? Не могу дождаться, когда вы меня с ним познакомите.
Проигрывать нужно с изяществом. Утром Лукас давал звонящим уклончивые ответы, так как смысл бороться за время еще был. Сначала он хотел каким-нибудь неопределенным обещанием успокоить и Стэффорда; но теперь видел, что неопределенности здесь не хватит. Если ему не помогут отговорки или его поймают на лжи, он потеряет и то немногое, что еще осталось от кредита доверия. Простая констатация, что он не знает, где сейчас фомальхиванин, прозвучит как покаяние.
– Ну же, Рой. Хотите смотреть, как я тону в замешательстве? – спросил Лукас с тихим упреком. – Вы ведь знаете. Сами видите, что я не привел его с собой. У вас наверняка есть и свои личные источники информации, которые донесли до вас, что Аш~шад вчера ночью собрался и ушел. – Горечь даже не пришлось имитировать: она вкралась в его голос сама по себе. – Я хотел его привести. Но, очевидно, перестарался. Я думал о том, какую пользу это принесет Совету, а он об этом узнал. С самого начала я говорил вам, что опасно пытаться как-либо его использовать.
Рой Стэффорд отвел глаза. Его руки опустились на стол, а пальцы крепко переплелись. Резкий наплыв чувств; Лукасу даже показалось, что он почти видит их, словно сам воздух задрожал: прилив подавленных старых симпатий, которые вновь блеснули под коркой отрицания и чуть не одержали верх. Теперь в замешательстве оказался Стэффорд. Лукас готов был поспорить, что знает, о чем его шеф только что вспомнил – о каком разговоре и о каком моменте, включая приступ, который этому предшествовал. Да, у Стэффорда была к нему слабость. Он отчасти жалел Лукаса, отчасти восхищался им. И более того: Лукас ему действительно нравился. Но в этот раз он не показал своим видом ничего подобного. Даже не улыбнулся с намеком. А едва это мимолетное колебание прошло, на его лице промелькнуло выражение бездонной ненависти.
«То есть это еще не всё, – понял Лукас. – Фомальхиванин – это не единственное, в чем он меня упрекает». Пока его не было, в Совете явно случилось что-то серьезное: должно было произойти некое событие, которое сильно понизило Лукаса в глазах Стэффорда. То, что он ничего не знает, его не спасет. Рой Стэффорд его за это по-настоящему ненавидит. Ненавидит и себя – за то, что ранее так ему доверял.
– То есть вы даже не пытаетесь отрицать, что исчезновение фомальхиванина – ваше упущение! – констатировал он.
Затем тряхнул головой, будто такую дерзость себе и представить не мог.
– И спокойно в этом признаётесь!
– Мне бы стоило солгать?
Стэффорд потер лоб и снова посмотрел на него.
– У меня сложилось ощущение, что вы лжете мне достаточно давно, Лукас, – холодно сказал он. – Дело фомальхиванина для Совета совершенно принципиально. Вы в него своевольно вмешались и позаботились, чтобы ничего не вышло. Если бы я думал, что в этом виновата лишь ваша неспособность, я бы пусть и с трудом, но вытерпел – человеческие провалы хотя бы можно понять. Но фактов, свидетельствующих против вас, столько, что чем дальше, тем сложнее видеть в них случайность. Как вы объясните мне то, что натворили у Спенсеров?
«У Спенсеров?!.» Да, оттуда стоило ожидать проблем.
Воспоминание о Трэвисе преследовало его – олицетворение беспомощности и падения. Когда Большой Боров выяснил, что его мандалы больше нет, то издал душераздирающий крик и с плачем обрушился в кресло. Лукас утешал его полтора часа.
– Я знаю, что ты должен был это сделать, Люк. Я знаю, что мне угрожает. Да, я буду разумным, – повторял Трэвис эти полтора часа между всхлипами.
Он сжимал зубы и держался мужественно и решительно. Выпроводил охранника, который пришел посмотреть, откуда такой вой. И все равно Лукас знал, что это не конец. Он видел это в глазах Трэвиса, когда усаживал его в такси. Немногие вещи имеют такое показательно прямое влияние на человеческую смелость, любезность и вообще взгляд на жизнь, как уровень алкалоидов в крови.
– Что я, по-вашему, натворил? – осовело спросил Лукас. – Я встретился с Робертом Трэвисом. У него… зависимость от ӧссенских веществ. Я попытался ему помочь – вот и все. Я могу представить, что свой синдром отмены он ставит мне в вину, но это личное дело. Ничего, что имело бы связь с Советом.
Стэффорд поднял брови.
– Разве нет? – усмехнулся он. – Трэвис звонил мне утром. Вы якобы воспользовались его доверием и угрозами принудили его дать вам свой корабль для нелегального похищения одной персоны. При этом вы демонстративно уничтожили некое ценное произведение искусства. Он требует от Совета – от Совета, не от вас! – возмещения ущерба. Иначе он передаст дело в суд.
