Чувство вины на мгновение стало таким сильным, что Лукасу страшно захотелось сказать Трэвису о фомальхиванине хотя бы вскользь. Однако свой выбор он уже сделал – в тот момент, когда выклянчил у него Корабль и не упомянул, что дело, для которого Она, Ангаёдаё, была нужна, влечет за собой некоторые риски. Не посвятив Роберта Трэвиса в дело тогда, Лукас не имел права делать этого и сейчас, так как знание всех связей лишь навредит ему перед лицом ӧссеан. Грехи Лукаса Хильдебрандта однажды тоже останутся без отпущения. Угрызения совести – и желаемое избавление от них – не являются веской причиной принимать Трэвиса в свою команду.
Большой босс Спенсеров направился к бару. Налил себе стопочку водки и жестом предложил Лукасу присоединиться. Лукас помотал головой. Вместо того чтобы выпить стопку залпом, Трэвис лишь сделал маленький глоток – лучшее доказательство, что это не то лекарство, к которому он обращается в тяжелые моменты. То есть он лишь послушно делал то, что было приказано. Затем он так же послушно направился к столу и усадил свое огромное тело в огромное кресло. «Ах вот оно что – когда ему страшно, он скорее выедает холодильник, а не спивается; как я сразу не понял! – подумал Лукас с ухмылкой. – Надо было принести ему зельц с луком». Трэвис почти терялся в кресле – хороший пример того, как даже огромное тело уменьшается, когда горбишься. С мебелью такого не происходит. Теперь было особенно хорошо видно, что трон Трэвиса для него самого слишком большой.
Лукас подошел к нему.
– Если быть честным, я не верю, что они сюда вернутся, Боб, – проговорил он самым успокаивающим из всех своих успокаивающих тонов. – Это психологический трюк. Они сделали это, чтобы пощекотать тебе нервы. Даже ӧссеане не могут позволить себе все, тем более по отношению к человеку в твоем положении. Никаких так называемых открытых действий. Иначе был бы страшный скандал.
Трэвис кивнул. Затем наклонил голову и начал рассматривать свои ногти – кончики его пальцев были пожелтевшими, будто от сигарет.
– Верно… – пробормотал он. – Определенное направление мыслей в отношении… наверное… его хватит, да? В такой ситуации… с такими мыслями… Понимаешь, это заставляет невольно… желать…
Он осекся.
– Я хочу сказать – да, наверное, ты прав, Люк, – быстро закончил он. – Я тоже думаю, что они не вернутся.
Лукас молча смотрел на его сгорбленные плечи. «Страх отпускает, наступает смирение», – пронеслось в его голове. Предостерегающая искра из темноты, эхо неясного воспоминания. В тоне Трэвиса было нечто, отчего по спине у Лукаса прошел холодок. Нечто, что провоцировало все его инстинкты. Непроизвольный приступ ужаса. Совершенно неопределенный. Но неоспоримый.
В этот момент Трэвис поднял на него глаза.
– Люк, как ты думаешь… то есть как бы… думаешь, я все правильно истолковал? – взволнованно спросил он. – Я постоянно об этом думаю, но… но все это так странно.
Из него брызнул неестественный смех.
– Понимаешь, так можно потерять рассудок. Ты был на Ӧссе. Ты все это видел. Скажи мне честно. Прошу тебя.
Очередная отчаянная просьба о совете, очередная необходимость дать авторитарное наставление; но зачем? «Что-то я здесь упускаю, – понял Лукас. – Господи. Это что-то очевидное».
Он посмотрел вблизи в глаза Трэвиса. Страх в нем быстро нарастал и замораживал его, словно распространяющийся газ, пока не достиг объема ледяной уверенности. Лукас вдруг увидел и незаметные признаки: секундное расширение зрачков… кроме того, едва уловимая невменяемость в вытаращенных глазах, которая не могла быть вызвана обычным страхом или прочими движениями мысли. Одно лишь мгновение.
Лукас ругал самого себя. «И я все это время размышляю в духе фильмов о мафии: банда ӧссеан, угрозы, допросы… какая ерунда! Тут все это время был скрыт совсем другой фильм. Рё Аккӱтликс! Я идиот.
Конечно, ӧссеане не вернутся! Зачем?
Им это уже не нужно.
Дело сделано».
– Ты должен бороться, Боб! – резко выпалил он. – Это не твое личное решение, пойми!
Но, произнося эти слова, он уже осознавал горькую иронию ситуации. Даже если бы он каким-то чудом выбил из Роберта Трэвиса хоть каплю упорства, решение уже не будет личным. Приказ ӧссеан заменит приказ Лукаса Хильдебрандта. Неужели можно одолжить кому-то свою волю как носовой платок?
Каждый должен пробиваться сам.
Трэвис уткнулся лицом в ладони.
– Может, все не дойдет… до крайности? – пискнул он.
Его голос звучал неестественно высоко.
– И не надейся. Ты должен оборвать все прямо сейчас. Без жалости.
Трэвис не отвечал. Лукас с невольным ужасом смотрел, как его пальцы сползают по лицу. Сползают по губам.
Вдруг Трэвис резко засунул их в рот.
И начал дико сосать. В то же время по его лицу разливался румянец; может, он и не мог остановиться, но все же в нем оставались крупицы вменяемости, чтобы осознать, что делает. Пытаясь скрыть все это, он наклонялся головой к столу. Лукаса передернуло. «Эти желтые пальцы, – думал он. – Как он справляется с такими ногтями? Непоследовательно, Лус, – ты утверждаешь, что нужно оборвать все прямо сейчас, но не останавливаешь его. Ты не хочешь бороться с фигурой с такой сильной инерцией – то-то и оно! Чисто прагматически ты надеешься, что после с ним будет проще обходиться.
Рё Аккӱтликс!
Это адски тяжело».
Трэвис неожиданно пришел в себя. Отер рукавом пот со лба и с усилием встал.
– И все равно странно, правда? – Он с грустью рассмеялся и обслюнявленной рукой схватил Лукаса за локоть. – Они… они… они видят в этом жертву, – затараторил он. – Я бы сказал, это почетно. Они так это воспринимают, правда? Но… но мне так страшно. – Его глаза резко метнулись к стене у двери. – Думаешь… думаешь… думаешь, они правда хотят, чтобы я… Может… может, хватило бы, если бы я… – Трэвис замолк в ужасе. – Если бы я отдал немного крови добровольно?
– Это лишь твои представления, – резко прикрикнул на него Лукас. – Послушай меня внимательно, Боб. Ни в коем случае не трогай мандалу.
Трэвис уставился на него. Он не осмелился с ним спорить, но несогласие душило его: он смотрел раненым, обиженным взглядом мальчика, которому родители только что сказали, что его любимая машинка – ржавое барахло на выброс. Губы Лукаса скривились.
Да чего он вообще добивается? Лукас прекрасно знал, что его совет был излишним. Совершенно правильным и в то же время совершенно бесполезным. Трэвис, конечно же, уже сделал это. Тотчас. Утром пришел в свой офис, хотя была суббота. Зачем? Он просидел там весь день вместо того, чтобы провести выходной в каком-нибудь более приятном месте. Он стоял перед мандалой и водил по ней руками. Раздирал ее ногтями. Может, даже положил ее на стол и уткнулся в нее лицом… лежал долго, мечтательно… но ему все равно показалось это немного неприличным, потому он вернул ее на стену, прежде чем звонить.
