Уинстон снова улыбнулся, но более застенчиво. Адриан ясно видел, что он нервничал. Он довольно долго неуклюже подстраивал микрофон, потом прочистил горло и достал из кармана пачку карточек с заметками.
– Я знал многих… злодеев… за эти годы. Почти полжизни я был Анархистом, прибился к ним, когда мне было всего четырнадцать лет. Тогда я убежал из дома и присоединился к движению Аса Анархии, – сделав паузу, он постучал по трибуне своими записями, перевел дыхание и продолжил: – Частенько, когда к нам присоединялись новые участники, мы рассказывали друг другу наши истории о том, кто как получил свои суперспособности. Это популярная тема среди нас, Одаренных – и у героев, и у злодеев, наверное. Тогда я об этом не задумывался, но… со временем заметил, что все наши истории роднит что-то общее. Кроме тех, у кого способности были врожденными, все становились Одаренными после… скажем так, какой-нибудь тяжелейшей травмы. Мы говорили об этом с гордостью, но на самом деле воспоминания часто были… ужасными. И болезненными. Возможно, нам внушал гордость тот факт, что мы остались в живых, но я… я никогда не решился бы спросить своих товарищей… или даже самого себя… не лучше ли было бы, если бы мы никогда и не подвергались этим ударам судьбы.
Адриан наморщил лоб и оглядел своих товарищей по отряду. Данна, как и он сам, родилась со своим даром. Но Оскар стал Одаренным после того, как чуть не погиб в огне, а Руби обрела свои силы после жестокого нападения члена банды Шакалов.
И в самом деле, все подобные истории, известные ему, начинались с того или иного травмирующего переживания.
– Что касается меня самого, – продолжал Уинстон севшим голосом, – я никогда ни с кем не делился своей настоящей историей. Ни с Анархистами, ни с кем иным. История о том, как я стал Кукловодом, не вызывала у меня гордости. Только стыд и гнев.
Легкая улыбка исчезла с его лица. Он заколебался и взглядом стал искать кого-то на трибуне. Проследив за его взглядом, Адриан узнал женщину-психоаналитика, которая работала с Уинстоном после его нейтрализации. Она ободряюще кивнула.
Нагнувшись, Уинстон открыл стоявшую у его ног сумку. Журналисты вытянули шеи, возможно, ожидая, что он вытащит бомбу или пистолет.
Но оказалось, что там была всего лишь кукла. Адриан узнал Гетти, детскую игрушку Уинстона, на которую однажды выменял у бывшего злодея сведения о Кошмар.
– Это Гетти, – Уинстон поднял куклу так, чтобы все видели. – Мой отец сделал Гетти для меня и подарил, когда мне исполнилось семь лет. Я вроде бы считал себя уже слишком большим для кукол, но… в этой что-то было. Я сразу его полюбил, – он замолчал, и на его лицо упала тень. – Через пару месяцев мои родители ушли куда-то вечером, а со мной вызвался посидеть сосед…
Давний друг семьи, он часто за мной присматривал. Он заинтересовался Гетти… и предложил поиграть… – Уинстон снова замолчал, и в наступившей напряженной тишине Адриан почувствовал, что ему стало трудно дышать. Наконец, Уинстон покачал головой и посадил куклу на сцену, словно был не в силах на нее смотреть. Блестящие черные глаза Гетти бессмысленно смотрели в публику. – Я тогда этого не понимал, но игра стала для него прикрытием, чтобы… чтобы… домогаться меня. Это был первый раз. Но… не последний.
По трибунам пронесся вздох. Люди прижимали ладони к губам. Взгляды были полны жалости и ужаса. Краем глаза Адриан заметил, как Руби вцепилась в руку Оскара.
– Я никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Мне был стыдно, я был растерян, – продолжая свою историю, Уинстон не сводил глаз с куклы. – Я не знал, что стал Одаренным, не знал еще несколько недель, а потом разозлился и бросился на мальчишку на класс старше меня, который съел последний кусок пиццы в буфете. Не успев осознать, что делаю, я выпустил в него свои нити. Я заставил его… – он снова помолчал и прокашлялся, – я заставил его разбить лицо о поднос. Он сломал себе нос.
Повисла долгая пауза.
– После этого мои способности начали меняться, – продолжал Уинстон. – Они меняли и меня, внутренне и внешне. После того дня я причинил боль бесчисленному множеству детей. Я не делал с ними того, что сделали со мной. Но они были беспомощными жертвами, полностью подвластными мне. Я рассказываю вам это не потому, что жду вашего сочувствия. Оправдываться за то, что я делал, я тоже не хочу, как и за роль, которую я играл как Анархист и… злодей, – он расправил плечи, перестал горбиться над микрофоном. – Я говорю вам это, потому что многие Одаренные уверены, что их способности – это дар. Я тоже в это верил. Мои способности сформировали мою личность. Они были для меня источником силы, власти. До недавнего времени, когда Агент N нейтрализовал мои силы, я не догадывался, что они не были ни даром, ни благом. Они были обузой. Проклятием. Годами они заставляли меня чувствовать себя жертвой, но они же и превратили меня в монстра. Я знаю, что воспоминания о пережитом никогда не исчезнут из моей памяти. Ни о пережитом травмирующем опыте, ни о тех ужасных поступках, которые совершил я сам. Но благодаря Агенту N я чувствую… я впервые чувствую, что у меня может быть будущее. Впервые я чувствую, что начинаю исцеляться. Говорить от своего имени и, может быть, от имени таких же детей, каким был я. Я очень сожалею о той боли, которую причинил. Думаю, мне не удастся загладить вину перед множеством детей, которых я использовал в качестве марионеток, и все же я надеюсь и буду пытаться загладить эту вину всеми возможными способами. Я не могу обещать, что другие Одаренные, которых нейтрализуют, будут чувствовать то же самое, но, что касается меня, я нисколько не жалею, что освободился от своей суперспособности.
Он снова поднял Гетти и перенес его в центр сцены, затем протянул руку Капитану Хрому.
Встав, Капитан поднял прислоненное к его стулу длинное хромовое копье. То самое легендарное копье. И передал его Уинстону.
Уинстон обеими руками сжал копье.
– Я больше не жертва! – выкрикнул он и ударил куклу тупым концом копья. От удара Гетти разлетелся – голова смялась, одна рука свалилась со сцены, другая отлетела под стул Цунами. Уинстон продолжал наносить удары – один за другим.
После шестого удара он остановился. От куклы остались лишь обломки и рваные лоскуты. Задыхаясь от усилий, Уинстон вернул Капитану копье, а сам снова подошел к микрофону.
– Но что еще важнее, – взволнованно произнес он, – я больше не злодей.
Глава тридцать первая
Нова слышала в наушнике шум толпы, хорошо различимый даже сквозь завывания ветра. Трибуны взорвались такими аплодисментами, что она вздрогнула от грохота.
Она воспользовалась моментом, чтобы отдышаться. Взобраться по внешней стене арены было не так уж трудно, но во время речи Уинстона она, кажется, забыла, что надо дышать. Ей следовало сосредоточиться на предстоящем деле, но вместо этого она слушала, захваченная его историей. В горле пересохло. Сердце словно зажали в тиски. Поразительно, как она могла десять лет прожить с человеком под одной крышей – в одних и тех же туннелях метро, – и при этом так мало о нем знать.
