— Разрешите вам представить. — Фингал под глазом у Боброва налился синевой, и выглядел он слегка комично. — Помещик Константин Платонович Урусов, племянник покойного Василия Фёдоровича. Михаил Карлович Шарцберг, Надворный Судья.
— Весьма рад вас видеть, — я поклонился как можно церемониальнее.
— Рад, рад, — кивнул Шарцберг, — дафно знаю вашего дядю. Очень жаль, так рано ушёл от нас.
Судя по выговору, невысокому росту и широким плечам, этот Михаил Карлович явно из немецких гномов, но, скорее всего, полукровка. На родине таких не слишком любят, а вот в России на службу берут охотно. За любовь к порядку, отсутствию многочисленной родни и очень скромному взяточничеству.
— Што у вас случилось?
Шарцберг оглядывал двор усадьбы, кривя губы и щурясь. Я набрал побольше воздуха и принялся вкратце излагать свою версию событий.
— Корошо, — Судья прищурился, — я вас услышал.
— Завещание…
— Въи покажете мне его позже. Сейчас я хочу поговорить с другой стороной конфликта.
Я хотел пойти к опричникам вместе с ним, но Шарцберг остановил меня, выставив ладонь.
— Нъет, я допрошу их без свидетелей.
— Пожалуйста, как пожелаете.
Пожав плечами, я развернулся и направился в дом. Волноваться, что там расскажут шереметевские, не было смысла: Судья или разберёт дело беспристрастно, или он куплен моим противником. И о чём скажут в показаниях опричники, в обоих случаях не имеет большого значения.
* * *
В столовой сидели Бобров с Александрой и пили чай с баранками. На скуле девушки красовалась длинная царапина, а левая ладонь была перебинтована.
— Доброго утра, сударыня. Как вы себя чувствуете?
— Доброго, — она улыбнулась, — всё хорошо.
— Подойдите ко мне.
Она встала, самую малость замешкавшись, и шагнула в мою сторону.
Талант, не напоминавший о себе со вчерашнего, встрепенулся. По горлу прокатился комок, а с моим зрением что-то случилось. Я вдруг увидел девушку будто стеклянную. Вот бьётся сердце, кровь бежит по артериям и венам, лимфоузлы, лёгкие раздуваются при вдохе, словно кузнечные меха. Царапина на скуле заживёт за пару дней. Порез на левой руке ерунда, уже затягивается. А вот на попе у рыжей — здоровенный синяк. Кстати, сама попа очень даже ничего.
Я моргнул, и зрение вернулось в норму. Тьфу ты! Ну и шуточки у Таланта. Хотя полезно, весьма полезно. Ещё бы научиться вызывать этот фокус по своему желанию.
— Садитесь, Александра, я увидел всё, что нужно. Сегодня отдыхайте, делайте что хотите. А завтра мы продолжим наши занятия.
Девушка засветилась от счастья и сделала реверанс.
— Спасибо, Константин Платонович!
— Я тоже хочу отдохнуть, — усмехнулся Бобров, — почему никто мне не говорит: Петя, делай что хочешь, выпей шампанского, развлекайся.
— Пётр, — я подошёл и похлопал его по плечу, — тебе моя особая благодарность. Спасибо, что сотворил чудо и привёз Судью. Отдыхай, делай что хочешь, спи, ешь, гуляй. Мой дом всегда для тебя открыт.
Бобров кивнул, на секунду задумался и просветлел лицом.
— Костя, не возражаешь, если я у тебя на охоту схожу? Сто лет не был.
— Ой, да пожалуйста. Лес к твоим услугам. Только возьми «огнебой» попроще, а не тот, из которого вчера стрелял. А то вместо зайца только уши принесёшь.
* * *
Судья заявился в дом через час. Нахмурился, глядя на выбитую дверь, и вошёл в столовую, скрипя начищенными сапогами.
— Михаил Карлович, — я поднялся ему навстречу, — прошу с нами выпить чаю.
— Нъет. Сначала служба. Мнъе надо с вами поговорить.
— Тогда пройдёмте в кабинет.
Мы поднялись на второй этаж. Я закрыл дверь, чтобы нам никто не мешал, и указал на кресло у окна.
— Присаживайтесь, Михаил Карлович.
Он отрицательно покачал головой и без предисловий спросил:
— Кто напал первый? Чей выстрел был первым?
— Сына графа Шереметева. Увы, не знаю его имени-отчества.
— Я должен убедиться в этом.
Взгляд Судьи стал тяжёлым, а возле рта пролегли жёсткие морщины.
— Показаний Петра Боброва и моих недостаточно?
Шарцберг покачал головой.
— Нъет. Я должен заглянуть в вашу память. Мой Талант невелик, но позволяет сделать это.
— Кхм. Никогда о таком не слышал.
— Вы просто не бывали под дознанием, — он хрипло рассмеялся. — Не бойтесь, это совершенно безопасно. Я обещаю не смотреть другие ваши… моменты. Слово дворянина.
Мне захотелось съёрничать по этому поводу, но я удержался. Нет, с Судьёй не надо ссориться, в слишком уязвимом положении я нахожусь. Власти должны быть на моей стороне, чтобы Шереметев не посмел повторить атаку. Ещё бы, желательно, заручиться поддержкой общественного мнения, но этим я займусь позже. С другой стороны, а если Судья заглянет в другие уголки памяти? Есть у меня тайны, которые не хочется разглашать, да ещё и «секрет», который уж точно не стоит знать окружающим. Я колебался, с каждой секундой вызывая всё большие подозрения у Судьи.
— Смотрите, — я решился, — мне скрывать нечего.
— Не переживайте, — Шарцберг понимающе кивнул, — все сомневаются, когда я предлагаю предъявить память. Не всем добровольно, к их несчастью.
Он подошёл ко мне и в упор заглянул в глаза. Зрачки Судьи расширились, превратившись в две бездонные дыры. На их дне вращалось огненное колесо — жуткая пыточная машина дознавателя. Я пошатнулся и схватился рукой за спинку стула, вовремя оказавшегося рядом. Но взгляд Судьи не отпускал, вытягивая из меня моменты памяти. Передо мной промелькнул вчерашний день — подготовка, «Принц», Знаки во дворе усадьбы, лицо рыжей, экипажи опричников, молния, слетающая с пальцев бастарда.
— Достаточно.
Судья отступил и отвёл взгляд.
— Я составил полное впечатление о деле.
Глава 25 — Фрол
Никогда больше не дам копаться у себя в памяти. Ощущение — будто меня вывернули наизнанку, вытряхнули и неаккуратно свернули обратно. Я вам не носок, чтобы со мной так обращаться! Ни одного судью и близко к себе не подпущу.
— Въи сильный человек, — Шарцберг вытащил платок и вытер вспотевший лоб. — Мало кто выдерживает досмотр и не падает в обморок.
Ещё бы! А ведь знал, собака, что мне может стать плохо, и не предупредил. Специально, да?
— Я составил мнение по этому дъелу. Граф Шереметев, как говорят в России, заигрался. Взял на съебя слишком много. Я составлю доклад в столицу и дам делу официальный ход.
