— Да? — Весёлкина немного смягчилась. — Тогда идёмте и вы попросите его уйти. От него ужасно пахнет луком!
— Для вас, Изольда Петровна, всё что угодно.
Я решительно двинулся в гостиную. Там на диванчике действительно сидел купец. Бородатый, в длинном синем кафтане и высокой шапке. Увидев меня, он вскочил и кинулся навстречу. Не добежав двух шагов, купец бухнулся на колени и поклонился, стукнув лбом в пол.
— Отец родной, смилуйтесь! Не погубите!
Глава 37 — Домой
— Что?!
— Ваше благородие!
Купец, не вставая с коленей, мелко на них подпрыгивая, придвинулся ко мне и вцепился в полу камзола.
— Отец родной, не погубите!
— Руки! — я шлёпнул его по пальцам, заставляя отпустить одежду. — Вы кто такой?
— Купец второй гильдии Козявкин. Отец родно…
— Стоп! Ещё одно слово про отца, и я вас по-отечески велю высечь розгами.
— Секите! Секите, ваше благородие! Только не дайте погибнуть!
— Что вам надо, убогий?
— Не по своей воле, — затараторил скороговоркой купец, — но токмо ради душевного спокойствия княжны Вахваховой, покровительницы моей. Спать не может, побледнела, кушать отказывается. Не могу смотреть, как Тамара Георгиевна убивается. Сердце кровью обливается на бедняжку глядючи. Отец родной, не дай пропасть…
Я не выдержал, схватил его за ухо и потянул вверх.
— Встать!
Купец вскочил, как молодой козлик.
— Что. Тебе. Надо?
— Константин Платонович, ваше благородие, не погубите, продайте лошадей!
Стоило мне отпустить ухо, как он снова бухнулся на колени и стал бить поклоны, не переставая тараторить.
— Княжна, как лошадок ваших увидела, так и говорит: жить не могу, хочу таких коней! Кушать перестала, с лица спала, исхудала, покой потеряла. Говорит, ты, Козявкин, найди хозяина да купи мне коня. Любые деньги заплачу, только найди. Так я бросился искать вас. Все конюшни оббегал, Москву сверху донизу обыскал.
Я покосился на Весёлкину — пожилая дворянка прикрывалась веером и давилась смехом. Ну да, ей бесплатный цирк, а мне разбирайся с этим Козявкиным.
— Лошади проданы.
— Знаю, ваше благородие, знаю. Князь Голицын меня палкой из своего кабинета выгнал, кричал так, что стёкла звенели. Даже посмотреть на них не дал. Приказал меня выкинуть с подворья, как я ни упирался. Отец родной, пожалей княжну! Мать померла, отец в армии служит государыне, одна радость у девочки — механические чудеса. Страсть как любит, из Европы заказывает. И птиц железных, и пиянину-самоиграйку, и лошадей механических. А таких, как ваши, у неё нет!
— Цыц!
Купец замолчал.
— Встать. Ещё раз упадёшь, я тебя тоже с крыльца выкину.
— Не буду, ваше благородие. Христом богом молю — продайте лошадку, ей-ей не ради пустой прихоти.
— Ты что, глухой? Все лошади проданы.
Козявкин с лёгкой ехидцей улыбнулся.
— Как же, Константин Платонович, эти-то проданы, да другие будут. Вы же их не с Луны взяли, не на торге купили, а сделали. Чай, ещё в мастерских своих откуёте.
Я шагнул к нему, снова схватил за ухо и потянул вверх, так что купец аж привстал на цыпочки.
— Ты, подлец, откуда про мастерскую знаешь, а? Шпионил?!
— Ей-ей, ни разу, ваше благородие! Пустите уху, больно!
— Откуда узнал? Ну, говори!
— Слуге Голицыных пятачок сунул, он и сказал. Пустите, отец родной! Оторвёте же!
Я выпустил ухо. Козявкин тут же низко поклонился.
— Спасибо, Константин Платонович. Я человек честный, мне шпионить надобности нет. А ежели мне сказал кто, так я дальше не несу, слухи не нашёптываю. Продайте лошадку!
— Княжне.
— Княжне, ваше благородие. Вы Голицыну их по двенадцать тысяч продали, так мы столько же дадим, не сумлевайтесь.
— Про цену тоже слуга сказал?
— Так точно, ваше благородие. Князь своему приказчику указал — мол, купил по двенадцать, дорого, но для подарка не жалко. Ажно в Петербург коней отправят.
— Кому?
— Не знаю, ваше благородие, не слышал тот слуга.
— Понятно.
Значит, двенадцать тысяч. Интересненько, как быстро цены растут. Впрочем, за такие деньги лошади будут уходить недолго. Это пока они новинка и возможность выделиться. А дальше примелькаются, торговцы авалонцами начнут демпинговать, цены пойдут вниз. Пожалуй, драть с княжны такие деньги я не буду, а вместо этого…
— Ваше благородие, — Козявкин, видя что я задумался, тихонько подал голос, — так лошадки-то…
— Продам, — я посмотрел на него в упор, отчего купец опустил взгляд, — за семь тысяч.
Козявкин встрепенулся.
— Но ещё попрошу механическую птицу в довесок.
— Ваше благородие…
— Это мой последний ответ. Семь тысяч и работающая механическая птица. Можешь идти, пусть княжна думает. Если согласится, привезёшь в Злобино под Муромом, там и получишь коня.
Купец поклонился.
— Спасибо, Константин Платонович, всё понял, передам, не сумлевайтесь.
— Иди уже.
Он ещё раз отбил поклон и рысью вылетел из гостиной. Весёлкина расхохоталась в голос, а я пожал плечами. Честно скажу, в механике я далеко не гений. Разобрать и изучить новый механизм будет крайне полезно и мне, и Прохору. Тем более, нутром чую — в птичке стоит магический движитель, вот и посмотрим, что там за Знаки применяются.
* * *
Домой выехали уже под вечер. Ужасно довольная Марья Алексевна долго прощалась с Весёлкиной, шепнула мне: “Ух, хорошо отдохнула”, и погрузилась в свою карету, приказав не будить до Злобино.
— Благодарю, Изольда Петровна, — я раскланялся с хозяйкой дома. — Было очень приятно пользоваться вашим гостеприимством.
— Константин, — она махнула на меня веером, — это вы доставили мне целую гору веселья. Этот смешной купец, как вы его за ухо таскали, эти слухи о вашей дуэли. Я отлично посмеялась. Будете в следующий раз в Москве, обязательно остановитесь у меня. Поняли? Вы меня смертельно обидите, если выберете другой дом.
— Что вы, Изольда Петровна, только к вам!
Я склонился, чтобы поцеловать ей руку.
— Да, и... — она сбавила тон и перешла на громкий шёпот: — Захватите с собой вашего друга Дмитрия Ивановича. Он, конечно, тот ещё донжуан, но презабавнейший.
— Обязательно возьму его с собой, Изольда Петровна, ради вашего удовольствия.
Она рассмеялась.
