Кузнец почесал в затылке.
— Эк вы, барин, мудро выражаетесь. Дырка, она и есть дырка.
Он быстро выпилил круглое окошко в широком подлокотнике. Сверху вставил зачарованный бильярдный шар, а снизу закрепил хрустальную призму. Оставалось нанести ещё несколько дополнительных знаков, и всё, готово!
* * *
Я тихонько заглянул в комнату. Дамы сидели кружком, болтали, пили чай и ели пирожные. Княжна Вахвахова оттаяла, повеселела и что-то с жаром рассказывала Марье Алексевне. У неё даже румянец появился на бледных щеках, а глаза весело блестели. Хах, я и не сомневался, что эта компания сможет развеселить несчастную девицу.
— Сударыни, — я вошёл в комнату, — не помешал?
— Заходи, Костя, — Марья Алексевна махнула рукой, — мы как раз чаёвничать сели. Будешь с нами?
— Боюсь, мне придётся вас немного отвлечь. Прохор, давай!
Кузнец вкатил кресло и поставил в центре комнаты. Глаза княжны расширились. Остальные тоже удивлённо смотрели на диковинку.
— Тамара Георгиевна, разрешите вам помочь.
Я подошёл к княжне и осторожно взял её на руки. Она была очень лёгкой, будто ребёнок, и хрупкой, как фарфоровая ваза.
— Садитесь, — я опустил её в кресло. — Удобно?
— Вроде бы…
— Видите шар? Осторожно проверните его вперёд.
Княжна с опаской коснулась его указательным пальцем. И медленно толкнула белую сферу.
Кресло чуть дёрнулось и проехало не больше дюйма.
— Ай!
Девушка взвизгнула. И тут же двинула шар ещё раз. И ещё, и ещё!
Через пять минут по комнате носилось взад-вперёд кресло с хохочущей в голос княжной. В её взгляде плескалась лёгкая искорка безумия, впрочем неопасного.
— Костя, ты настоящий волшебник, — шепнула мне Марья Алексевна.
Я только пожал плечами: ерунда, любой опытный деланный маг сотворил бы что-то подобное. Вахваховой не надо было писать в Европу. Знаю я своих коллег — письма из “дикой” России они восприняли или как шутку, или как провокацию. Стоило отправить опытного поверенного, чтобы договориться лично и забрать заказ. Она получила бы подобное кресло уже давно.
* * *
Княжна отказалась оставаться ночевать, заявив, что не хочет нас стеснять. Это было естественно — кресло она получила, а мы не были её близкими друзьями. Так что пусть едет домой.
Я проводил её до кареты. Дамы мои тоже собирались, но княжна настояла, чтобы они не отвлекались от важных дел с нарядами, и попрощалась с ними в доме. Грузчики осторожно подняли девушку и усадили внутрь. А затем взялись грузить кресло.
— Не сломайте! — чуть истерично прикрикнула на них княжна, выглядывая в открытую дверцу.
— Мы с понятием, барыня, — пыхтели они, — разве ж не разумеем. Доедет в целости, не сумлевайтесь.
Княжна сердито засопела и зашуршала внутри кареты, как огромная мышь. Через минуту она выглянула наружу и вложила мне в руки толстый бумажный пакет.
— Это дневники, Константин Платонович. Деньги…
— Не надо, — я улыбнулся ей, — дневников будет достаточно. Приезжайте ко мне через год, чтобы подновить знаки.
Она кивнула.
— Хорошо, пусть будет так. Константин Платонович, подойдите поближе.
Девушка наклонилась и перешла на шёпот:
— Я знаю, вы ведёте дела с князем Голицыным. Не сочтите меня за интриганку, но вы должны знать. Он страшный человек.
На её лице мелькнуло выражение ненависти.
— Страшный, жестокий и злопамятный. Не спорьте! Я знаю, о чём говорю. К моему увечью и гибели моей матери он имел самое прямое отношение.
Она протянула руку и приложила палец к моим губам.
— Не спорьте, это не бред “бедной девочки”, у меня есть все доказательства. Отцу запретили мстить и выплатили виру, дело уладила сама императрица. Но я не мой отец.
Наклонившись ещё ниже, почти касаясь моего лица, она прошептала:
— Я знаю Голицына, однажды он и вас захочет сожрать. Приходите ко мне, и я с удовольствием помогу вам отомстить.
У меня даже в горле запершило от таких заявлений. Чтобы не спорить с девушкой на такую скользкую тему, я просто кивнул.
Она помолчала несколько коротких мгновений, не спеша отодвигаться от меня, и прищурилась.
— Ах да, ещё одно.
Без предупреждения она резко подалась вперёд и впилась в меня поцелуем. В нём смешались страсть, одиночество и нерастраченная нежность.
Это длилось недолго. Также неожиданно княжна отстранилась и посмотрела на меня с высокомерным превосходством.
— Это мой вам подарок. — Голос девушки был хриплым, будто от волнения. — Чтобы вы поняли разницу между поцелуем настоящей дворянки и вашей любовницы-простолюдинки.
Я поклонился.
— Благодарю, ваша светлость.
Она задрала нос, крикнула: “Поехали!” и захлопнула дверцу. Козявкин, лично правивший каретой, щёлкнул вожжами.
Помахав княжне рукой, я вздохнул. Ох уж эти женщины! Безумно сложно разобраться, что у них происходит в голове. А ещё сложнее находиться под их перекрёстным огнём — я чувствовал, как мне спину жжёт чей-то ревнивый взгляд. Таня? Я обернулся и никого не увидел. Только в окне гостиной мелькнули кудри, огненно рыжие.
Глава 40 — Ксюшка
На мой вкус, идеальный праздник должен быть неспешным. Хорошо выспаться, встать, не торопясь собраться и поехать на торжество. Чтобы никто не бегал с выпученными глазами, не голосил на весь дом: “Помялось!”, не метался по гостиной с раскалённым утюгом в руке, не кричал: “Опоздаем!” — и не говорил: “Костя, мы уже почти собрались. Вот ещё десять минуточек” — каждые полчаса. Но моим мнением, как должна быть устроена Вселенная, никто при создании мира не интересовался, так что я расслабился и старался не смеяться, глядя на суету и панические пробежки по гостиной.
И всё же нам удалось выехать на свадьбу почти вовремя. Но всю дорогу Александра и Таня нервничали, что мы опаздываем.
— Спокойно, девочки, — умудрённая опытом Марья Алексевна только отмахивалась, — вот увидите, нам ещё и ждать придётся.
Княгиня как в воду глядела. В Добрятниково происходило то же самое, что и у нас часом ранее. Беготня, крики, вопли, запах прожжённой утюгом ткани. Только масштаб бедствия был побольше в силу многочисленности семейства.
Дамы сразу же включились в общий кавардак, приняв самое деятельное участие. А я по стеночке, чтобы не снесли пробегающие мимо рыжие девицы, стал искать спокойный уголок.
Ага, прямо сейчас! Единственное спокойное место — кресло за фикусом, было занято. Там сидел печальный Добрятников и сквозь листья наблюдал за сборами своего семейства.
