— Звучит как-то… надуманно.
— Может, и так. — Вамай безразлично пожал плечами. — Сам понимаешь, проверить у нас возможности не было, потому что мы и так не восприимчивы к излучению ноктусов.
— Но ведь люди превращаются! Я своими глазами видел превращение!
— А я и не говорил, что они не превращаются. Я говорил, что излучение ноктусов вряд ли напрямую изменяет людей. Даже наверняка — не меняет. У нас есть подозрение, что всему виной отношение самих людей к произошедшему.
— В смысле?
— Ну ты же в курсе, как, когда и при каких обстоятельствах проявляются способности к Свету?
Я кивнул, снова запоздало сообразил, что идущий впереди Вамай этого не увидит, и добавил:
— Да, знаю.
— Ну так почему бы Тьме не действовать по таким же, только вывернутым наизнанку принципом? Если Свет проявляется в человеке тогда, когда он испытывает максимальное душевное напряжение, максимальный прилив чувств, эмоций, когда он стоит перед выбором, но делает его правильно и осознанно, оставаясь человеком… То почему бы Тьме не просыпаться тогда, когда человек испытывает максимально возможные темные эмоции? Ожидание смерти, мысли о мучениях, которые будут это сопровождать…
Я нахмурился — мысль Вамая ускользала от меня:
— Постой, я не понимаю.
— Не удивительно, мы сами плохо понимаем. — Вамай вздохнул. — Но подумай сам — когда в мире впервые появились ноктусы, когда в мире впервые появились лоа… Что о них узнали люди? Люди о них узнали, что их касание вызывает превращение в еще более жутких тварей, чем сами лоа, причем безоговорочно и без вариантов, как спастись. Что человек обречен и нет возможности ему помочь. И что все это сопровождается целым комплексом разных симптомов, начиная от бессонницы и заканчивая запахом миндаля. И что, ты думаешь, люди будут думать, когда почувствуют все то же самое, но без касания твари? Верно — они будут думать о том, что в скором времени они превратятся в рангонов.
— Стой-стой, погоди! — я поспешил прервать Вамая, пока мысль не ушла. — Если тебя послушать, получается, что и лоа и просто излучение ноктуса делают одно и то же — повышают уровень Тьмы в человеке, после чего они превращаются в рангонов…
— Нет, такого я не говорил. — Вамай снова покачал головой. — Совершенно очевидно, что касание как лоа, так и рангонов несет в себе нечто большее, чем просто заряд Тьмы, достаточный для того, чтобы человек заразился. Точно так же как… Хм… Ты видел фронт света?
— Это что?
— Это то, что происходит в ноктусе в тот момент, когда восходит солнце.
В памяти живо нарисовалась картинка наползающей на мой нож густой Тьмы, и я кивнул:
— Да, видел. Только не знал, что оно так называется.
— Повезло. — вздохнул Вамай. — Мало кто видел фронт света и выжил при этом. Я бы даже сказал «исчезающе мало». Так вот фронт света — это реакция ноктуса на восходящее солнце. Падающий от светила свет заставляет Тьму, которой касается, перестать существовать. И вместе с этим заставляет перестать существовать все то, что осталось в ноктусе. И людей.
— От них остается только астриум. — вспомнил я.
— Не совсем. То есть да, от них остается астриум… Но астриум это всего лишь другое название все того же Света. Света, который Тьма не может принять и абсорбировать, потому что он противоположен ей по своей природе — точно так же, как она не может абсорбировать или даже заразить защищенного Светом человека… Но в то же время астриум имеет мало общего со Светом, которым пользуются просветленные.
— А с чем имеет? Со световыми барьерами?
— О нет, вовсе нет. В световых барьерах, как я уже говорил, Свет искусственный, он холодный и плоский. Световые барьеры это, можно сказать, просто забор из света, даже не с большой буквы. Во многом это тот же свет, что дает солнце, только с некоторыми добавками, чтобы никто его не пересекал. Астриум же — это совсем другое дело, настоящий Свет, объемный. Просто он… мертвый.
Я почувствовал, как мои глаза расширяются от удивления:
— Мертвый свет?
— Все верно. — кивнул Вамай. — Мертвый свет. Лишенный жизни, лишенный источника, светила. Такой же мертвый, как например физраствор, который порой используют, чтобы восстановить потерянный объем крови. Мертвый свет не прогрессирует, не развивается, не растет. Он просто существует. Он просто представляет собой закапсулированный, сжатый Свет, похожий на то, как некоторые простейшие оборачиваются в непрошибаемую оболочку, с виду совершенно мертвую, если наступают неблагоприятные времена. И точно так же, как в случае с простейшими, которые снова оживают при попадании в благоприятную среду, астриум можно собрать и применить как тот же физраствор — поддерживать свой собственный уровень Света.
— Который поддерживать в принципе не нужно, правильно? — я развел руками. — Тогда к чему все это? Почему бы просто не объяснить людям, что надо банально не думать о плохом и тогда не превратишься… Хм-да, что-то я загнул.
— Вот-вот. — усмехнулся Вамай. — Объяснить людям, что им нужно не думать о превращении в злобную тварь, когда многие из них своими глазами видели, как и почему это происходит? Убедить людей не обращать внимания на то, что они перестают спать, на то, что их преследуют кошмары? Да даже если действительно кого-то убедишь, даже если это будет человек железной выдержки и несгибаемой воли — через неделю без сна он просто сойдет с ума! А это — прямой путь для Тьмы. Наверное, даже самый прямой. Астриум в данном случае это необходимая мера, обойтись без которой не получится… Но одновременно он и не панацея, ведь он не защитит от тех же лоа. А почему? А потому же, почему физраствор не может заменить полноценно кровь. Он может лишь восстановить давление в сосудах, но не более. Он мертвый. Астриум — это свет от тех, с кем произошло неведомое. Скорее всего, они умерли. Поэтому астриум — это мертвый свет.
— Да как его не называй. — я махнул рукой. — Получается, астриум необходим… Но не вам?
— Казадоры это как раз тот случай, когда человек преисполнился Тьмы, но не превратился при этом. Возможно, это связано с тем, что мы получили критическую дозу Тьмы единовременно, но при этом — не от твари. И получилось что-то вроде нарушения программы развития Тьмы в человеке. Вместо развития она просто задавила Свет в нас и лишила нас его, взамен дав иммунитет к себе… Впрочем, все это ты уже видел.
— Так это же спасение! — я развел руками. — Всех сделать казадорами — и готово!
— Это не спасение. — эхом откликнулся Вамай. — Если бы это было так, мы бы давно уже предложили этот вариант. Но на самом деле это гибель. Еще более быстрая гибель.
Вамай остановился и обвел рукой поселение казадоров:
— Кого ты видишь? Взрослых? Стариков? А детей? Детей ты видишь?
Я покачал головой, но Вамаю и не нужен был мой ответ:
— Потому что у казадоров практически не рождаются дети. Хорошо если каждая десятая семья умудряется обзавестись ребенком. Ребенком, который, конечно же, с самого начала тоже является казадором, как и его родители. Тьма наделила нас очень большой продолжительностью жизни, но она же одновременно сделала из нас практически бесплодных существ. Даже при нашей продолжительности жизни, дети рождаются реже, чем умирают старики. Мы вымираем, и давно с этим смирились.
