Впервые за все это время в глазах Вамая промелькнуло… Сожаление. Сочувствие. Беспокойство. Неужели за меня?
Черт возьми, вот я тупой! Он же сам говорил, что у них тут с детьми совсем туго, рождаемость практически на нуле. При этом он все равно что признался сам, что у него тоже были дети… Как минимум, один ребенок… Ну, конечно, у него был как минимум один ребенок — откуда-то у него же появилась внучка! Внучка, которую он так беззаветно любит и в которой, кажется, видит смысл всей своей жизни!
А что, если я ему напомнил его ребенка? Что, если отец девочки — это его сын? Сын, которого он потерял много лет назад и о котором осталась одна лишь память. Потому старик и относится ко мне так… Открыто. Он видит во мне своего погибшего сына, он переносит на меня все то, чего не успел или не смог дать ему. Вряд ли я подхожу по возрасту — здесь моему телу всего чуть больше двадцати, — но, может, я похож по характеру? Ведь, как я понял, его ребенок сгинул, когда попытался узнать, что такое лозы Тьмы, а кто полезет это выяснять, если не повернутый на исследованиях и полнящийся любопытством человек?
Только вот Вамай не знает, что любопытства во мне чуть, а на исследования мне вообще чихать с высокой колокольни. У меня была совсем другая мотивация для всего, что я делал…
Хотя…
А какая мотивация у меня теперь? Если я действительно излечился, то что мне действительно мешает остаться здесь? Какая мне, по сути, разница, где жить в этом мире и чем заниматься? Может, во мне прямо сейчас умирает великий агроном, прямо Мичурин местной биологии, а я не замечаю его предсмертных криков?
Но я не хочу быть агрономом. Я не могу быть агрономом. После всех этих событий — разве я могу быть агрономом? Я умудрился вляпаться в паутину событий, которая без дураков охватывает собою весь мир, или как минимум, весь пока еще живой мир. Я стал практически центром этой паутины, возможно, я стал действительно уникальным, единственным в своем роде, живым существом на этой планете. И после этого — выращивать картошку и убирать помет за коровами? Просто закапывая все то, что я узнал, чего добился и что обрел?
Ни за что. Это и есть то, что не позволит мне стать одним из казадоров, влиться в их общество — они хотят спокойной жизни, чтобы их никто и ничто не трогало.
А я — нет. Никогда не хотел. Ни в прошлой жизни, ни тем более в этой. Особенно в этой, в которой у меня появились уникальные способности и передо мной открылись не менее уникальные возможности.
В конце концов, я по-прежнему ничего о себе не знаю! В смысле, о теле, в котором я оказался — кому оно принадлежало? Почему в нем стоят импланты? В конце концов, как и почему я вообще в нем оказался?
Поэтому я медленно покачал головой в ответ на вопросительный взгляд Вамая и ответил максимально кратко:
— Скажем так… Я считаю, что таков мой путь.
И он понял. Я знал, что он поймет.
— Путь это очень важно. — кивнул Вамай. — И я не вправе тебя останавливать… Просто постарайся, чтобы это не оказался путь в могилу.
— Я самое последнее лицо в мире, кто в этом заинтересован. — серьезно ответил я.
— Тогда я попрошу караванщиков, чтобы взяли тебя сегодня с собой.
Остаток дня я провел с Вамаем и его внучкой, отвечая на их вопросы о Городе и жизни в нем. Несмотря на то, что я уже несколько дней находился у них в гостях, до такой простой вещи, как банальный обмен информацией, как-то и не дошло, и вот теперь мы вовсю наверстывали упущенное. Не то чтобы я сильно много мог рассказать — как-никак, я всего ничего в этом мире, — но, к моему счастью, интересующих их аспектов жизни тоже было не сильно много, поэтому беседа вполне себе клеилась.
И вот, когда на поселок казадоров опустилась тьма, я попрощался с Вамаем, который сильно пожал мне руку, с внучкой, которая порывисто и по-доброму обняла меня, как старшего брата, и выдвинулся с караванщиками за пределы барьеров.
После этого я снова, уже привычным образом, ушел на крыши, преследуя этим сразу несколько целей. Во-первых, не позволить ТТ сгруппироваться вокруг караванщиков и привлечь к ним ненужное внимание с дирижабля, которое и так наверняка повышено после того, как я сюда на нем прибыл. Во-вторых, облегчить мне само проникновение на дирижабль, которое с земли, понятное дело, провернуть будет непросто.
Несмотря на то, что я боялся повышенного внимания к каравану и к окружению вообще со стороны городских, ничего такого не было. Вокруг дирижабля не роилось облако дронов, он не ощупывал пространство вокруг себя прожекторами и даже количество мотыльков, которые спустились расчищать площадку, было таким же, как и в прошлый раз. Как будто ничего такого и не происходило.
На дирижабль я проник без проблем. Даже можно сказать — с легкостью проник. Новое состояние моего оружия, которое еще только предстояло раскрыть на полную, уже позволяло мне творить невероятные вещи. Как минимум, я выяснил, что прежний потолок длины цепи теперь увеличился как минимум вдвое. Как максимум… А вот максимум мне еще предстояло выяснить. В любом случае, я прямо с ближайшей крыши уцепился за дирижабль и оказался на нем в считанные секунды — как раз когда мотыльки занимались своей диковинной клеткой.
Дождавшись отлета дирижабля, я нашел уже знакомую мне дверцу, к которой снова приварили срезанный в предыдущий раз запор, и уже знакомым образом вскрыл его. Скользнул внутрь и нисколько не удивился, когда буквально сразу же наткнулся на мотылька.
— Да ла-а-адно… — выдохнул тот, едва завидев меня. — Только не ты опять…
Я бы подмигнул ему, но у меня на лице все равно была маска, так что пришлось говорить словами:
— План действий тот же. Ты молчишь, я молчу. Все молчат. Мы друг друга поняли?
В качестве аргумента, подкрепляющего свои слова, я чуть шевельнул выглянувшим из рукава клинком.
И мотылек, даже несмотря на то, что в этот раз у него с собой был короткий пистолет-пулемет, вздохнул, и, не споря, снял его, положил возле одной стены, туда же положил проводник и рацию, а сам сел возле другой.
— Зачем тебе все это? — только и спросил он. — Ты псих какой-то?
— Точнее и не скажешь. — ответил я, садясь рядом с его оружием. — Так что даже не пытайся понять. У тебя не получится.
Так мы и сидели до тех пор, пока освещение внезапно не сменило цвет с темно-красного на ярко-зеленое. Мотылек нехотя подтвердил мои предположения, что мы пересекли световой барьер, и тогда я десантировался. Просто прыгнул прямо из люка, даже не глядя, что там, внизу, и уже в полете разворачиваясь и цепляясь роупдартом за дирижабль. Звенья цепи со стуком принялись пролетать сквозь световую латную перчатку, пока я не остановился полностью, и не спрыгнул на крышу, подтягивая оружие к себе. Осмотрелся, пытаясь понять, где я нахожусь, и с удовольствием отметил в паре километров знакомые очертания башни «Зефира». Даже Пульсом не придется пользоваться.
До башни я добрался частично по тем воздушным тропам, что мы строили вместе с девчонками… Ну, конечно, лишь по тем, которые не представляли из себя галимую бутафорию, рассчитанную лишь на создание теневого двойника в ноктусе. Таких было мало, поскольку они требовали намного боле работа и материалов, но где-то по-другому просто не получалось — сопромат не обманешь, в иных случаях конструкция отказывается держать даже сама себя. В любом случае, при их строительстве я даже не думал, что они действительно когда-то пригодятся именно здесь, в живой части Города… А на тебе — пригодились.
