Он впервые заговорил так, как говорил прежде, и от этого ей захотелось смеяться и плакать одновременно.
Все трое застыли в молчании, одетые в белое, лишенные стука сердца. Нив снова посмотрела на их души.
Разве ей не должно быть… плохо без души? Разве душа – не главное звено всей сущности? Однако Нив по-прежнему чувствовала себя собой. По-прежнему любила сестру, любила Арика. Любила Солмира, против собственной воли; она впервые подумала о нем так, и то, что это случилось здесь, в пограничном мире – не хорошем и не плохом, – казалось правильным.
Она была готова умереть. Впуская в себя Королей, становясь сосудом для Тенеземья, она знала, что единственный способ со всем покончить – ее конец. Она не смогла бы выносить божественность, она бы даже не захотела.
Но, будучи вправе принимать такое решение за себя, она не могла сделать этого за Рэд.
Нив чувствовала покой. Чувствовала, что сможет бродить этими полями, теряя себя и не мучаясь этим. Но Рэд… слезы не переставали течь у нее из глаз, и она все водила и водила пальцами по шраму на ладони. Нив знала, что сестра думает о своем Волке.
Несправедливо, что Рэд умерла из-за выбора, сделанного Нив. Время, когда она принимала решения за сестру, прошло.
Нив повернулась к Арику.
– Можно прожить без души?
Глаза у него расширились, впервые выдавая удивление за все время, проведенное ими тремя в этом странном месте.
– Не думаю, что хоть кто-нибудь пытался.
Такое ее никогда не останавливало.
Нив указала на ветвь с душами – черной, красной и золотой.
– Это ведь они нас здесь удерживают, верно? Наши души. А если мы…
Сделав движение раньше, чем она смогла бы сама себя отговорить, Нив потянулась вверх и сорвала темный плод своей души с дерева. Тяжелый, теплый, будто только что принесенный из фруктового сада, он едва ощутимо гудел у нее в ладони.
Нив подняла яблоко повыше, отчасти готовая к тому, что Арик попытается отобрать его.
– Если я уничтожу это, – сказала она, подменяя необходимое слово потому, что не нашла в себе сил сказать уничтожу свою душу, – все хранящееся в нем тоже разрушится. Вместо того, чтобы просто… просто оставаться здесь, взаперти, все исчезнет. – Она сглотнула. – И я тоже исчезну. Отсюда. Отовсюду.
Это не должно было звучать настолько умиротворяюще. Она так сильно устала.
– Нив. – Рэд шагнула к ней, крепко сжала ее запястье. – Нет.
– Если моя душа уйдет, – продолжила Нив, – она заберет с собой всю магию Тенеземья. А твоя здесь именно поэтому, верно? Чтобы уравновешивать мою. Значит, как только моя душа уйдет, ты сможешь вернуться. – Она не представляла, откуда знает, что это правда, но все равно знала, и наверняка – знание текло к ней, как вода под уклон, смерть нашептывала ей свои секреты, как прежде Арику. – Рэд, ты сможешь жить.
– Без тебя? – Сестра замотала головой. – Нет. Не буду. Я сделала все это для твоего спасения, и не буду теперь жить без тебя.
– Ты такого не выбирала. Я выбрала.
– Может, не… не именно такое. Я не выбирала смерть. Я не хотела заключать Диколесье в свою душу с тем, чтобы быть противовесом для Тенеземья и удерживать всю мировую магию. – Рэд выпрямилась, закинув волосы за спину, в осанке ее сохранилась царственная мощь леса, пусть и покинувшего теперь ее тело. – Но я выбрала Эммона. Я решила впустить в себя корни. И я решила искать тебя и спасать тебя. И если все это требует такого… – Она потянулась и так же легко, как Нив, сорвала с ветви золотое яблоко. – Если все это требует такого, то это я тоже выбираю.
Нив задумалась, чувствует ли ее сестра те же противоречивые вещи, что она сама, – пустоту бытия без души, осознание того, что пустота эта не столь уж и плоха. Они обе знали, кто они есть, – и она, и Рэд. После всего произошедшего они себя понимали.
Что хорошего для них сделали эти души, в конце концов?
– Если мы уничтожим обе, – медленно сказала Рэд, очевидно, чувствуя то же скользящее в нее знание, что и Нив, – тогда все перестроится. Магия окажется на свободе – обе ее части. Только на самом деле не будет никаких частей, больше не будет. Магия станет единым целым. – Она сглотнула. – Целым и свободным.
– Свободным и доступным, – тихо сказала Нив. – Для использования во зло или во благо.
Она крепче сжала в руке черное яблоко. Подумала о Солмире и о том, что ощутила, когда забирала у него души Королей – его отчаянное стремление быть хорошим, стать лучше.
Ты хорошая. Когда-то он сказал ей эти слова. Она почти верила им.
Никто не в силах быть всецело хорошим или плохим. Хорошее в себе нужно выбирать ежедневно и развивать бесконечно, принимая решения на каждом перепутье.
Но она видела, как пытается искупить свою вину падший темный бог, а значит, шанс есть у любого.
– Поставите на кон судьбу мира ради еще одного шанса на жизнь? – Арик впервые заговорил с укоризной. Нив не знала, исходит ли та от него, от самой магии или от обоих одновременно.
– Ради своей сестры, – отозвалась Нив. – Однажды я так уже поступила.
Пальцы Рэд впились в кожуру золотого яблока в ее ладони.
– А я никуда не пойду без нее.
Арик задумчиво посмотрел на них, держащих в руках свои души. А потом потянулся и сорвал красное яблоко. Уголок его рта приподнялся в легкой озорной улыбке, тоже напоминавшей о человеке, которым он был при жизни. Подбросив и поймав яблоко, он проговорил:
– Ваши души создали это место. Очевидно, что оно исчезнет, если вы их уничтожите.
– Что тогда случится с тобой? – выдохнула Нив.
– Думаю, скоро узнаем. – Он беззаботно потер яблоко о белую рубашку. – Но, думаю, мне в любом случае стоит держать это при себе.
Три мертвых грудных клетки одновременно сделали вдох.
Рэд и Нив швырнули свои души на усеянную цветами землю, о которую те разбились, будто стеклянные, и наступила темнота.
Глава сорок четвертая
Нив
Возвращаться к жизни оказалось больнее, чем умирать.
Она начала чувствовать саму себя постепенно, как и во время пробуждения на поле, но будто бы в обратном порядке – голову, потом туловище, потом конечности; все части тела покалывало, выталкивая обратно из смерти. Ее сердце стукнуло один раз так сильно, что сотрясло грудную клетку, потом затрепетало слабенькими ударами и, наконец, забилось привычно ровно.
Когда она открыла глаза, шел снег. Под бархатным небом мягко кружили белые хлопья, укрывая сугробами и обновляя мир. Иному картина могла бы показаться полностью черно-белой, но глаза Нив привыкли к бесцветным пейзажам, и сейчас она различала в ночи оттенки синего.
