Тишина вокруг них уплотнилась, став почти удушливой. Они избегали этого разговора так долго, и все же он их настиг.
Рэд сглотнула.
– Чего ты не хочешь, Эммон?
Он наконец отнял руку от лица и обратил к ней глаза с обведенными зеленью радужками.
– Я не хочу, чтобы ты навредила себе, пытаясь спасти ее, – произнес он негромко, четко выговаривая каждое слово.
– Но именно это она сделала ради меня.
– А ты ее просила?
– Сейчас все иначе. Меня не нужно было спасать. А мы знаем, что Нив – нужно.
Эммон ничего не ответил. Лицо его оставалось непроницаемым.
Рэд казалось, что вместо губ у нее тиски, так крепко она сжимала челюсть; все ее тело словно превратилось в лук с натянутой тетивой.
– Ты считаешь, что нам ее не вернуть.
– Я такого не говорил.
– А говорить и не нужно.
– Я считаю, что шансы вернуть ее довольно велики. – Каждый оттенок его голоса был Рэд известен; она знала, когда Эммон лгал, когда был искренен и когда пытался оставаться на грани между тем и другим. Сейчас он сказал правду, но сам едва в нее верил. – Однако это непросто, Рэд. Она оказалась в тюрьме, которая создавалась так, чтобы из нее было не вырваться. Недостаточно одних лишь догадок и зеркала, чтобы вытащить ее оттуда, мы должны точно знать, что именно делать, прежде чем приступить.
От злости вены у Рэд полыхнули зеленым.
– То есть ты хочешь еще почитать, – прошипела она, – пока моя сестра заперта там с монстрами? С Королями? Я видела, что творится внизу, Эммон, и я ее там не оставлю.
– Разумеется, мы ее не оставим. Но необходимо время, чтобы…
– У нее нет времени!
Рэд не собиралась так кричать; слова прозвучали сипло и похоже на всхлип. Эммон потянулся к ней, инстинктивно стремясь утешить, но она попятилась. Он уронил руки.
Рэд вскинула ладонь, пронизанную зелеными венами и чуть тронутую корой у запястья.
– У нас есть все время мира. – Теперь она шептала. – Но у Нив его нет. Нив – все еще человек.
Эммон словно застыл, в глазах у него было ничего не прочесть.
– Ты сожалеешь о том, что перестала быть человеком, Рэдарис?
Порой он по-прежнему называл ее полным именем – в постели, или шутки ради. Но сейчас Эммон произнес его церемонно. Как чужой.
У Рэд что-то оборвалось в животе.
– Конечно нет, – выдохнула она, но заставить себя протянуть руку и коснуться его не смогла. – Ты это знаешь.
Эммон не ответил, продолжая сверлить ее пронзительным взором янтарно-зеленых глаз.
Наконец он вздохнул и повернулся к лестнице.
– Я буду в библиотеке. Приходи, когда сможешь.
Его сапоги застучали по ступенькам, где-то внизу скрипнула распахнутая дверь.
Рэд отошла от зеркала к одному из увитых плющом окон и посмотрела, как Эммон шагает через двор Крепости. Какой-то частью души ей захотелось окликнуть его, заставить вернуться, позволить ему взять ее прямо на полу башни и не отпускать до тех пор, пока их ссора не забудется.
Но она не стала.
Вместо этого она подумала обо всех деревьях внутри себя, о скрытом у нее под кожей Диколесье. И о страж-древах, которые они с Эммоном вобрали. О страж-древах, чья гибель от гнили открывала врата в Тенеземье.
Эммон хотел подождать. Хотел отыскать способ помочь Нив, совершенно ничем не рискуя. Рэд знала, что это невозможно. Она понимала его страх – мысль о том, что она может потерять Волка, скручивала ей колючими узлами все нутро – но у Эммона не было ни брата, ни сестры. Не было близнеца. Он не в силах был понять Рэд и саму природу ее боли.
Рэд больше не могла допускать, чтобы Нив оставалась внизу. Она не могла ждать, пока Эммон придумает свой воображаемый идеальный план, исключающий риски.
И не могла позволить ему помешать ей испробовать нечто, способное сработать.
В голове у нее разнесся шорох, словно ветер всколыхнул деревья. Предупреждение? Благословение? Ей было наплевать. План у нее вышел слабенький и едва продуманный, но больше Рэд было не за что уцепиться, и отчаяние залатало в нем все бреши.
Внизу, во дворе, Эммон замер у входа в Крепость. Обернулся, подняв к Рэд глаза, затененные полуденным солнцем. И исчез в дверях.
Если она ему скажет, он попытается ей помешать – может быть, даже запрет ее в проклятой библиотеке. Если она собирается действовать, делать это надо сейчас, и в одиночку.
Как только дверь Крепости затворилась за Эммоном, Рэд направилась к ступеням.
Ничто в Диколесье больше не грозило ей опасностью, но, едва Рэд ступила за ворота, сердце ее все равно подскочило к горлу. Она тихо прикрыла за собой створки, хотя услышать ее никто не мог. Эммон уже наверняка уткнулся носом в книгу, отчасти чтобы позабыть об их ссоре, отчасти в поисках подсказок, а Файф и Лира еще не вернулись после встречи с Раффи и ночевки в столице.
И все же, шагая меж стволов, к деревьям Рэд приглядывалась опасливо. Старые привычки изживались нелегко.
Быстро идти с прижатым к груди зеркалом было трудно. Рэд немного отстранила его от себя и хмуро вгляделась в отражение. Все так же заполненное этой странной слоистой тьмой корней, которые удавалось рассмотреть, только прищурившись.
Корни наверняка значили, что ей нужно было страж-древо. Нужно было достать одно из себя и создать врата, чтобы вытащить Нив. Что еще они могли значить?
В голове у нее снова раздался шорох, золотой нитью пробежал вдоль ее мыслей, звеня, словно отпущенная струна арфы. Диколесье сообщало ей что-то, но она не понимала, что именно.
Рэд вообще мало понимала свое новое бытие. Внешность обычной женщины – почти – и внутренний лес. Она помнила, как раньше представляла Эммона весами, качающимися из стороны в сторону, от костей к корням, едва держащими равновесие. Став Диколесьем, они вдвоем словно сковали эти весы, остановили ровно посередине.
Что же случится, если сейчас она качнет их снова? Если она выпустит то, что скрыто внутри, обратно наружу?
Рэд встряхнула головой, прогоняя сомнения, пытавшиеся скопиться у нее в сознании и вынудить ее мысли сбиться с пути. Все ради Нив. Ее сестра приняла бы любые последствия.
Это меньшее, чем Рэд может ей отплатить.
Она не знала, куда именно идет. Ноги сами принесли ее к той поляне, где она подарила покой костям остальных Вторых Дочерей – где когда-то, казалось, вечность назад она нашла Эммона, наполовину слившегося с лесом, – и теперь Рэд ощущала, что это правильно. Рыжие и золотые листья ковром устилали землю, над ними висел густой аромат корицы. На краю поляны больше не было страж-древ, и все равно место казалось более священным, чем любое другое.
