— Ценой чужой жизни?
— Я не верю, что ты такой моралист. Очнись, Лёва, открой глаза! Кто мы? Мы, кого на выдаче диплома окрестили светилами науки, спасителями, кого обещали почитать. Никто, только прислужники таких, как Фурманша, вынужденные гробить своё здоровье за нищенские деньги. Неспособные никуда пойти за помощью, потому что нам сразу плюнут в морду и дадут под зад. Неужели ты этого не видишь? Кто предупреждал, что о нас разрешено будет вытирать ноги всем и каждому без зазрения совести?
— Ты видишь только чёрное…
— Я реалист, дурья твоя башка! Уж живу дольше тебя — знаю, как устроен мир.
— Ты же был на войне, ты видел, как легко могут умирать невинные.
— Вот именно. Я видел, для меня это не ново. Орлеоновна все равно умерла бы. Не сейчас, так чуть позже, ведь я уговорил ее лечиться. Пусть доживает спокойно.
Я не мог узнать Гуськова. Передо мной был человек без капли человечности. От него веяло холодом и глубокой злобой. В голове он давно оправдал свой поступок как правильный — его нечего было переубеждать. Жора не был рождён вершителем чужих судеб, но с трезвым расчетом решился взять на себя эту роль.
— Я пойду к Орлову.
— Делай, что хочешь. Но знай, что вместе с моим увольнением ты бросишь на произвол судьбы ещё пять душ.
— Уходи. Ты мне противен.
Внезапно квартира наполнилась полного ужаса криком. С трудом, но я разобрал голос Поплавского. Он вопил, стоя в дверном проеме комнаты Евдоксии Ардалионовны, и не двигался с места. Жора добежал до него раньше меня, схватил за плечи и отвёл подальше, освобождая мне проход. Входя туда, я почти был уверен в том, что увижу.
Иссохшее маленькое тельце Фурманши покачивалось на веревке, перекинутой через оконную раму. Голова сильно накренилась, а на синюшном лице можно было разглядеть одни только глаза. Широко раскрытые, невидящие, они были направлены куда-то в сторону. Поплавский не переставал взывать в Богу, Жора всеми способами затыкал ему рот, а в комнату из распахнутого окна в комнату залетали хлопья снега.
Часть 2
Глава 1
Ужин, на который я был приглашен Верой и ее семьей, состоялся в субботу по моей же личной просьбе. В три оставшихся будних дня перед Новым годом меня ожидало дежурство в больнице, которое мне никак нельзя было проигнорировать.
Из-за грядущей встречи с Эллой Ивановной, я оказался в состоянии необъяснимого напряжения — последнее общение с ней больше напоминало жонглирование булавами, и я дал себе слово держаться так уверенно, как только мог позволить себе человек моего характера и положения. Как же я удивился, когда дверь мне открыло не чахнущее клеопатроподобное создание, драматично потирающее виски, а довольно бодрая леди, которая стала живо меня обхаживать. Накануне я приобрел самые лучшие конфеты, которые мог предложить мне местный продовольственный магазин, и Байракова радушно приняла их. Когда в прихожей появилась Вера, чтобы помочь матери встретить меня, я заметно расслабился, хотя и не мог не заметить, как хитро женщина улыбнулась.
Грядущий праздник преобразил и без того красивую гостиную Байраковых: все стены были украшены пестрыми гирляндами, самодельными бумажными снежинками, а дальнем углу, возвышаясь до самого потолка, на красной бархатной ткани в массивном глиняном горшке стояла ёлка. Вся она переливалась красным и золотым, и позже, расправившись с ужином, я подошел ближе, чтобы получше рассмотреть стеклянные шары, полупрозрачные фонари с розово-желтыми блестками в центре и хрустальные конфеты, напоминавшие зефир. Вера поместила в патефон пластинку, и комнату наполнили звуки приятной мелодии.
Круглый обеденный стол, застеленный белоснежной скатертью с вышивкой из серебряных ниток, был полон блюд: помимо двух бутылок приличного шампанского здесь были и две колбасные нарезки, и сельдь, и несколько салатов, и запеченная курица, а также две банки с красной икрой. Надя как раз завершала сервировать стол, когда мы вошли, и Элла Ивановна дала всем команду садиться. Я оказался напротив Веры и заметил, что один стул между мной и Надей оставался пустым.
— Лев, давайте я за вами поухаживаю. Что вы предпочитаете: брют или, может, полусладкое?
— На ваш вкус, Элла Ивановна, — как тот еще «знаток», я решил, что лучше за меня выберет человек, знающий толк в хорошем алкоголе, — только немного… да, этого будет достаточно. Разве мы не ждем еще одного человека?
— Верно, я совсем забыла… Надия, а где Филипп?
— Он очень извинялся и предупредил, что задержится минут на сорок. Просил начинать без него.
— Я так и подумала… что поделать — дипломат все-таки. Я рада, дорогая, что ты выбрала для себя хорошую партию.
— Мама, прошу тебя… — на щеках Нади вспыхнул гневный румянец, — это сейчас не очень уместно.
— На самом деле, доченька, очень хорошо ты затеяла устроить ужин заранее. Я, Лев, знаете ли, не очень люблю Новый год — вся эта шумиха вызывает у меня мигрень, поэтому последние годы праздную со своей подругой. Мы еще вместе в театре служили. — А что же вы?
— Это, пожалуй, один из моих любимых праздников. Я тоже не люблю шум и суматоху, поэтому особо не отмечаю. Хотя общая сплоченность и надежда, что грядущий год будет лучше, что удастся прыгнуть выше и ближе дотянуться руками до своей цели… это вдохновляет меня.
— О каких целях вы говорите, если не секрет? — вопрос звучал слишком испытующе, и все, включая меня, это почувствовали.
— Все мы стремимся к лучшей жизни, и я не исключение. Не хочу сейчас загружать себя и вас своими планами.
— Мама, давай я положу всем гарнир, — Вера принялась раскладывать по тарелкам картофельное пюре, и рука ее почему-то дрожала.
Вскоре в дверь позвонили, и на пороге появился последний ожидаемый Байраковыми гость. Звали этого человека Филипп Евгеньевич Долгорукий. Высокий, статный и довольно обеспеченный человек. Несмотря на молодой возраст он уже начинал лысеть, а глаза его, прозрачно-голубые, уже утратили юношеское озорство. Он с широкой, но немного деланной улыбкой поздоровался, внимательно осмотрел всех присутствующих, задержавшись взглядом на мне, и сел рядом с Надей. Затем мы представились друг другу.
Тридцатидвухлетнему Долгорукому действительно с недавних пор удалось пробиться в Министерство иностранных дел и работать под началом самого Федора Гусева — заместителя Вышинского. Однако сейчас он выполнял только локальную работу, которую обычно поручали чинам помладше. О работе Филипп рассказывал с запалом, впервые за вечер в его глазах появился блеск. Он даже припомнил несколько забавных анекдотов. Надя смотрела на него без влюбленного восторга, но внимательно, как на сложную арифметическую задачу.
— Поговаривают, что в следующем году министр может смениться, но, сами понимаете, поговаривать у нас можно только шепотом. Я предполагаю, что это будет Молотов. А что — он уже эту должность занимал, дело свое знает. А Вышинский может и в другом месте себя найти. Хотя обстановка сейчас такая, что все в один момент может перемениться. В любом случае, у меня есть все основания в скорости принять участие в какой-нибудь делегации, скажем, в Европу.
