Отец и Мира снова были в белом. Брат с женой соблюдали траур по Атану и надели черное. В этой борьбе сторон Ордерион в своем наряде Повелителя силы маны оказался на нейтральной полосе.
— Черная рубаха и штаны простолюдина тебе идут больше, — с презрением произнес Луар, делая глоток из золотого кубка.
Ордерион не счел нужным отвечать и начал наполнять миску.
— Где твоя принцесса? — обратился к нему отец. — Или ты за ночь ее так объездил, что она больше ходить не может?
— Ты позволил Рубин посетить совместный завтрак? — каменная рука Ордериона застыла над блюдом с закусками.
— Я отдал приказ! — повысил тон король. — Оторви зад от стула и приволоки свою девку сюда!
— Она, безусловно, моя, — ответил Ордерион, вставая. — Но никак не «девка».
— А кто? Юноша? — захохотал король.
Каменные пальцы заискрили, и король оборвал смех.
— Ордерион, успокойся, — раздался голос Галлахера в стороне. — Отец шутит. Ничего более.
— Веди сюда свою подстилку, — произнес отец, покрываясь знаками силы.
В столовую вошел один из поверенных и застыл на полпути к королю. Луар, заметив его, тут же усмирил ману и подозвал его рукой. Поверенный остановился рядом с ним, а король создал вокруг них звуконепроницаемый щит.
Ордерион давно научился читать по губам. Да и Галлахер тоже…
— Ваше Величество, служанка принцессы Рубин принесла послание.
— Азагриэль? — нахмурился Луар.
— Да, она. Принцесса просит у Вашего Величества искреннего прощения за то, что не сможет посетить завтрак.
От злости у отца вспыхнули глаза кармином. Поверенный, не обращая на это внимания, продолжил:
— Ее Высочество не желает наносить вам оскорбление своим присутствием за столом в платье простолюдинки, которое для нее принесли.
— Что ей принесли?
— Платье простолюдинки, мой Повелитель.
— И чья эта проделка? — губы отца изогнулись в ехидной усмешке, а глаза вернули привычный карий цвет.
— Приказ отдала Ее Величество, королева Мира.
Отец повернул голову и ласково улыбнулся супруге. Та, заметив этот жест, доверчиво улыбнулась в ответ. Король снова обратился к поверенному:
— А девчонка умна. Топать ножкой не стала. Что ж, пусть ей принесут ее вещи. Или не ее, — задумался Луар. — Ладно, пусть возьмет вещи принцессы Рубин. Заодно и посмотрим, как они на ней сидят. Свободен, — махнул рукой король и развеял щит.
Поверенный удалился, а Ордерион продолжал стоять у стола.
— Садись, — отец указал на стул. — И сделай вид, что ничего не понял.
— Как прикажете, Ваше Величество, — ответил Ордерион и сел.
Общее напряжение снял Галлахер, когда завел тему про приготовления к приезду делегатов из Турема. Ордерион ел и внимательно слушал. Кого где посадят за общим столом. Сколько человек будет присутствовать на обсуждении договора, их статусы и имена. Сколько воинов останутся охранять делегатов, а сколько будут за ними шпионить. Кого из шлюх посадить за стол во время поминального ужина и в какие комнаты отправить, чтобы качественно обслужили.
При упоминании имен этих опытных работниц королевства, лицо Хейди побледнело. Она протянулась к кубку с ягодным напитком и спряталась за ним, делая вид, что пьет.
Ордерион заметил, как Галлахер, продолжая говорить с отцом, опустил руку под стол. Он явно коснулся не то бедра, не то колена Хейди, от чего щеки девы моментально порозовели.
Ордерион перевел взгляд на Миру. И неожиданно обнаружил, что та на него смотрит. Не по-доброму, а со злостью, да такой, что того и гляди подскочит и вцепится ему в шею, чтобы придушить. А все почему? Потому что Ордерион не страдает от ее предательства, а собирается жениться на красивой туремской принцессе? Или потому, что он спит с этой принцессой, хотя до свадьбы Рубин могла бы ему отказать…
«Ох, Мира, зря ты из себя невинность корчила, пока за нос водила. И весьма быстро о ней позабыла, когда решила перед королем на колени встать… Интересно, перед кем ты еще на коленях по жизни стояла? И что позволяла делать с собой, чтобы девственность потом подороже продать?»
Ордерион никогда не считал девственность величайшей ценностью. Можно быть девственницей и шлюхой при этой. А можно быть вдовой и при этом девственницей… Но все же он был рад, что Рубин оказалась нетронутой. И вдвойне рад, что он — первый и, дай боги, последний ее мужчина.
— Прошу меня простить за опоздание, — услышал он голос той, о ком думал, и обернулся.
«Нельзя быть настолько красивой в траурном платье!»
Ордерион встал, приветствуя Рубин. Галлахер тоже. Отец остался сидеть.
Рубин воспроизвела отточенный и элегантный книксен, после чего подошла к общему столу, останавливаясь у свободного стула рядом с Ордерионом. Ее платье из черной органзы, украшенное плетением еще более черных вышивок, действительно могло принадлежать только принцессе: слишком скромное для королевы, но непозволительно дорогое для обычной деры. Рубин резким, но ловким движением руки поправила шлейф, тянущийся следом, и вопросительно взглянула на Ордериона.
Он забыл! Он засмотрелся и забыл, что в отсутствии рядом слуг должен отодвинуть для нее стул. Ордерион дернулся к ней, как мальчишка, и вцепился в резную спинку.
Отодвинул. Рубин кивнула, намекая, что благодарит его, но при этом не озвучивая фразу, и грациозно присела, совершенно очаровательным образом выгибая при этом спину, по которой рассыпались ее длинные бело-золотые волосы.
И снова Ордерион замешкался. Галлахер даже откашлялся, призывая брата собраться с мыслями и перестать чудить.
Ордерион вернулся за стол и тут же снова взглянул на Рубин, которая в молчании вопросительно глядела на… Галлахера.
— Мой сын, принц Галлахер, — каким-то странным сдавленным голосом произнес отец и указал на брата рукой.
— Ваше Высочество, — Рубин кивнула.
— И его супруга принцесса Хейди, — добавил отец, перемещая руку к кувшину с вином.
— Ваше Высочество, — тихо повторила Рубин.
Галлахер и Хейди кивнули в ответ.
Рубин
Не ожидала она увидеть Ордериона в наряде повелителя силы маны. Его белый плащ с капюшоном был подпоясан темно-коричневым ремнем с квадратной пряхой и едва достигал щиколоток. Из-под него проглядывали складки багрово-коричневого платья-рясы, которые почти касались пола. Почти. Вверху у капюшона был заметен белый накрахмаленный воротник-стойка, оплетающий шею до кадыка, словно ошейник.
Рубин словила себя на мысли, что Ордериону это облачение очень подходило. Не то ему шла игра контрастов белого и багрово-коричневого, не то он просто выглядел более опасным, чем обычно, что лично в ней вызывало вовсе не страх, а предательское возбуждение.
