Так! Что это там? Шевельнулось или показалось? Нет. Кочка.
Вытянув шею, пристально вглядывался в темноту, стараясь уловить малейшее движение среди пучков сухой травы на краю поля, подступающего ко двору. Зима выдалась холодной и снежной, зайцы приходили к яблоневому саду, оставляя возле деревьев замысловатую паутину следов и россыпи мелких черных катышков. Потом хоть что-то сдвинулось. Он придумал крюк из проволоки, который крепился там, где локоть на руке. Рассказал, как надо сделать, и Настя помогла. Сначала ничего не получалось. Матерился, бесился от злобы, от боли. Меняли длину и расположение крючьев на крыле, пробовали… Вооруженный этими крючьями, теперь он мог делать простейшие работы по дому. И появилась надежда, что он сможет собирать грибы и ловить рыбу.
Грибы – это осень, это не скоро. А вот речка хоть и небольшая – рядом. Леска и крючок, привязанные к крюку, – чем не мормышка? Вопрос – как пробить лунки во льду? Вот тут и возникла гениальная по своей простоте идея к старым сапогам прикрепить деревянную подошву, утыканную гвоздями. Не так всё просто оказалось. Долго бились над конструкцией. Зато теперь он не только мог пробить лунку в слабом весеннем льду, но и охотиться на мелкую живность.
Закончилось его заточение в четырёх стенах. Целыми днями пропадал в лесу и на реке. Под ночь приносил то, что удавалось добыть за день, ужинал и проваливался в мёртвое без сновидений небытие, чтобы на рассвете уйти снова.
Втянулся в это размеренное полуживотное существование. А тут эти бабушки…
Сидел на реке, возле лунки. Солнце уже высоко поднялось. Весной пахло. Давно пора было уйти в лес с открытого места, от греха подальше, но таскал рыбную мелочь одну за одной, увлёкся. Откуда они здесь взялись – на реке, вдали от деревни? Как подошли, не услышал. Обернулся, только когда снег заскрипел под ногами. Две бабули. Платками тёплыми по глаза замотаны, полушубки, валенки. Дружно за верёвку, что к санкам привязана, держатся. На санках – ящик деревянный и пешня сверху привязана, чтобы лунки во льду бить. Рыбачки, блин!
Он так и остался сидеть – не взлетать же… Кондратий ещё старых хватит.
Они стояли…
И одна, выпустив верёвку, смешно всплеснула руками – мешали толстые рукава тулупа – и нежно, нараспев, жалостливо:
– Ах ты, батюшки! Чем же тебе помочь, мил-человек?
Чужая жалость прорвала плотину мнимой силы, что с трудом выстраивал последний месяц. Увидел себя глазами этих старух: среди белых снегов, посреди реки, сидит возле лунки лохматый мужик, обряженный в старое тряпьё. Голая грудь нараспашку, голые ноги в кирзовых сапогах, а вместо рук – два огромных чёрных крыла. Зима, снег, мороз, лес, река и белёсое небо над головой. Некуда ему деваться. Это теперь его жизнь. Слёзы покатились по заросшим щетиной щекам. Развернул крыло. Отшатнулись бабушки. Одна закрестилась.
– Ничего не надо. Проходите!
Поминутно оглядываясь, потопали дальше.
Он собрал снасть, рыбёшек и ушел в заснеженный лес.
Словно свет в тёмной комнате включили. Копошился последний месяц в темноте, что-то делал, убеждая себя, что жизнь потихоньку стала налаживается. Да разве это жизнь? Горькое одиночество. Впору в петлю. И никакая Настя не поможет. Эх, зря я в Монголию с мужиками не рванул…
…Возле покосившегося забора – какое-то шевеление, что-то едва заметно сдвинулось с места. Кошка соседская? Неужели заяц? Я, идиот, на поле смотрю, а он уже здесь. Точно, заяц!
Тёмное пятно чуть сдвинулось и снова замерло. Залаяла собака. Сейчас? Неудобно. Забор мешает. На поле выгонять надо. А если упущу? Темно. Заяц не дал додумать. Почувствовав опасность, сорвался с места. Метнулся серым комом по полю, ещё чуть-чуть – и растворится в темноте. Иван, не раздумывая, отпихнулся ногами от стенки сарая и, словно ныряя в воду, раскинув крылья, ринулся следом. Один взмах, другой – нужную высоту набирал медленно. Только не отводить от него глаз! Стоит отвести – упущу!
Заяц несся по прямой, стелился по пашне в беге. Сзади настигало что-то большое, страшное, смертельно опасное. Инстинкт самосохранения гнал зайца к лесу, в укрытие. Там можно замереть, сжаться, слиться с травой, с опавшей листвой, с корнями деревьев, с сухими ветками.
Иван почти догнал, навис, приготовился ударить ногами – пригвоздить, вогнать серого в землю, но заяц сделал скидку – длинно прыгнул, в воздухе изменил направление прыжка и, приземлившись, понесся к лесу уже под другим углом.
Всё сначала. Упущу! Не успею! Уйдёт!
Не успел заяц.
У самой опушки леса – до спасительных кустов десять метров. Ему бы ещё одну скидку сделать, и всё – он в лесу. Но кусты были так близко, так манили спасением, что заяц нёсся напрямую, рассчитывая успеть. Иван рухнул на него с высоты полутора метров. Выставив перед собой ноги с гвоздями на подошвах сапог, пронзил горячее пушистое тельце в нескольких местах, сломав хребет. Не удержался на ногах, неуклюже упал на бок.
Лежал, не спешил подниматься. Знал, что с зайцем покончено – подранка после такого удара не будет.
Тяжело поднялся на колени. Долго цеплял крюком убитого зайца, стараясь поглубже вогнать остриё в кровавое отверстие, оставленное гвоздём.
Не чувствовал радости. Азарт схлынул. Стало обыденно пусто. Теперь домой.
Идти или лететь? Лететь с убитым зайцем на крюке – неудобно.
Сгорбившись, свесив крылья до земли, побрёл в сторону мерцающих в темноте огоньков. Босые ноги осклизло месили вспаханную землю, пахнущую свежими огурцами. На одном крюке длинно свисал вниз заяц, на другом – грязные сапоги с подошвами, усеянными гвоздями.
Что ж… сегодня он может не отводить взгляд, когда Настя ему откроет.
Глава десятая
– Сколько там, блять, до этого хутора?
– Километра четыре, сказали…
– Сказали… По карте – сколько?
– Так у вас же карта.
– Ни хрена сами не можете! Так что? Не проедем, блять?
– Как? Через сто метров завязнем! Здесь только на тракторе…
– Ну и что предлагаешь?
– Отменить операцию. Глушь непролазная, а нас всего четверо. Уйдёт он!
– Отставить, блять!
– А что вы злитесь, товарищ старший лейтенант, сами же спросили?
– Всё! Отставить! Все из машины! Пешком пойдём.
– Как скажете…
– Не как скажу, а это приказ, раздолбаи! Синцов – ноги в руки и в магазин. Две бутылки водки и… ну сам сообразишь. Говна не бери – среднюю! Ноги промочим… то-сё…
– Слушаюсь!
– Какой «слушаюсь»? Какой «слушаюсь», мудак! Ты боец, а не денщик. Что глаза вылупил? Пошёл!
Синцов трусцой посеменил в магазин, стараясь ступать по молодой траве, вдоль обочины дороги, минуя ямы в асфальте, заполненные водой. Трое двинулись вдоль вывороченной тракторной колеи в сторону леса.
