– Вся эта теория по швам трещит по одной простой причине… – чувствовалось, Валера завелся, не может остановиться. – Нас – единицы. Этот, который в сандалиях… Вот если бы он мог сотнями или тысячами людишек в крылатых обращать, тогда – да! И ведь среди нас ни женщин, ни детей нет! Только мужчины. – Валера затряс головой, словно отгонял дурной сон. – Мы конечны! В смысле – размножаться не можем. Тогда для чего всё это?
– Как не можете? Откуда знаешь? – удивлённо вскинулся Роман.
– Знаю. Я этим вопросом сразу заинтересовался. Со многими говорил. Даже кое-какие анализы сдал, чтобы удостовериться. От меня ведь бабы раньше часто залетали. Мучение сплошное. А сейчас? С Ольгой полтора года живём, и она не предохраняется…
– Может, это только у тебя?
– Если бы… – Валера вздохнул. – Одним словом, все мои рассуждения о Божьем промысле разбиваются о конечность нашего существования – невозможности размножения. И значит – что? Вернулись к тому, с чего и начали: почему и зачем?.. Всё, устал. Пойдём спать. Пустой разговор. Дверцу мне открой.
Выбрались из кабины.
Стояли в тумане сером и влажном, как мокрая марля.
Глава шестнадцатая
До чего же всё-таки человеческое существо беззащитно! Спит человек – он сейчас в другом мире, его здесь нет! Расслаблен, умиротворен, может ему детство снится, как он в панамке и коротких штанишках, сидя на корточках, лопаткой песок в кузов красной машинки насыпает? А его – вот так…
Телефон в прихожей – старый, дисковый, с чёрной массивной трубкой – звонил громко и настойчиво. В кромешной темноте комнаты плавали ярко-зелёные цифры – 4.45. Не мобильный. Значит, по работе, что-то серьёзное…
Жена пихнула локтем в бок – вставай уже, подойди к телефону, сделай так, чтобы он замолчал. Руку – вверх. Нашарил, потянул за шнурок. Приглушенный свет от загоревшегося бра всё равно заставил зажмурить глаза. Жена недовольно отвернулась, укрывая лицо от света. Широкая постель бугрилась спрятанными под одеялом телами.
Толстая какая…
Черт с ними, с тапочками! Босиком, подтягивая сползшие на заднице трусы, украшенные плывущими парусниками, в прихожую, к телефону.
– Слушаю! … Слушаюсь! Сейчас буду.
Пока выслушивал командный голос, рассматривал своё отражение в зеркале. Жидкие волосы взъерошены, лицо одутловатое, щетина вылезла. Морда красная, как с перепою. А выпил-то всего дежурные сто пятьдесят, чтобы спалось лучше. Почему она у меня всё время красная? Давление? Брюхо, вон, из-под майки выпирает. Тридцать шесть, а выгляжу на полтинник. Курить надо бросать!
Мотор старенькой «Нивы» чихал, не желая заводиться. Капли на лобовом стекле. Дома нависали тёмными глыбами. Свет от единственного фонаря падал на чёрный асфальт, матовое пятно купалось в луже.
– Ну, давай же, давай!
Мотор заработал, заурчал.
Откинулся на спинку сидения. Достал сигареты.
Что же могло случиться, если выдёргивают среди ночи? Праздники прошли… Я, вроде, нигде не засветился… Грёбаная работа! Бросить всё к чёртовой матери, податься в какой-нибудь банк, в частную охрану, спокойнее будет. Ладно, что гадать, сейчас узнаю.
Тёмный и мокрый Барнаул. Родной город – здесь родился, сюда и вернулся. Редкие машины навстречу. Разномастные дома вдоль блестящей глади проезжей части. Обвисший триколор – не сняли ещё флаги после праздников. Пустой город, словно вымерший. Людей совсем не видно – рано. Нарушая, через двойную, в переулок и на парковку возле приземистого трехэтажного здания в глубине двора, прикрытого со стороны улицы чередой старых раскидистых деревьев.
Смотри-ка, весь наш этаж светится. Всех видать выдернули. Заглушил мотор. Не забыл похлопать по рулю, поблагодарить машину, что довезла – не встала. Давно можно было бы купить новую, хотелось дорогую, хорошую, но ещё не время светиться.
Внутренне собрался, быстро и целеустремлённо взбежал по освещённым ступеням широкой лестницы к массивной двустворчатой двери. Всегда казалось, что в этот момент за ним уже наблюдает множество невидимых глаз, а значит, следовало приготовиться, стать беспечным и уверенным в себе, показать им – невидимым – что за ним не числится ничего плохого, не текут в карман левые доходы от вьетнамцев, живущих в студенческом общежитии, от Резо и его игральных автоматов, от автомастерской на Власихе. Он – чист и прозрачен.
Чтобы открыть дверь, пришлось, как всегда, приложить усилие – тяжёлая, зараза, и доводчик тугой. Вошел, одновременно доставая из внутреннего кармана куртки пропуск.
Кабинет был маленьким – шкаф, сейф, два стола, четыре стула и окно. Сейчас на столе, сдвинув бумаги и компьютер в сторону, восседал Макс.
Радостно разулыбался, увидев его – входящего, словно ждал давно.
– Ну, Михаил Васильевич, готовь задницу! Сейчас прилетит!
Расселся, ногой покачивает. Весело ему. Враз настроение испортил.
В глубине души Максу он завидовал. Как-то легко тот шел по жизни, не напрягаясь. Вроде в одном звании, почти одногодки… а у него всё по-другому. Весело идёт по жизни, словно в гости на праздник зашел. Полгорода знакомых, остальные – друзья. Вечно вокруг вьются какие-то молодые бабы, то ли бляди, то ли подруги. Из ресторанов не вылезает. Машина – «бэха»! Наплевать ему, что начальство подумает. И такое ощущение, что на службу, на звания ему тоже наплевать. Любые неприятности – как с гуся вода. Почему у меня по-другому? Ворочаюсь, как медведь в берлоге, будто на зиму устраиваюсь. Квартира, жена… Выслуга. Со ступеньки на ступеньку – медленно, тяжело. Вот какого… тогда женился? Какая на хрен любовь! Время подошло, надо, чтобы как у всех…
– Привет, – буркнул, вешая куртку на вешалку. – Рассказывай, что за сыр-бор?
– Ой, Миша! Из Москвы по твою душу начальнички приезжают. И, как понимаешь, не орден вручать. Орденок ты пока не заслужил.
– Кончай издеваться. Говори по делу.
– Совещание через полчаса. Экстренный сбор. В Москве напортачили, а круги, видишь, до нас дошли. – Макс легко оторвался от стола и уселся на стул. Заговорил серьёзно: – Крылатые. Помнишь, на прошлой неделе ты их должен был на подъезде к городу перехватить и вести дальше?
– Ну?
– А ты их упустил!
– Меня за это на ковёр уже таскали. Попробуй уследи за двумя машинами в городе на раздолбанной «пятёрке».
Мудак я! Что же я так фишку не просекаю? Чёрт меня дёрнул тогда на Власиху рвануть. Ничего бы не случилось. Побыковали бы и разошлись. Не те времена, не девяностые. Нет, поехал разруливать, бабки отрабатывать. А следить салаг оставил.
– Ты можешь связно рассказать? Москва-то при чём?
– Рассказываю. – Макс небрежно поигрывал шариковой ручкой. – Крылатые в Москве на Девятое мая решили акцию провернуть. Пролететь во время парада над Красной площадью.
