Всё! Этот уже переключился. Вот таких бы человек пять, и забот бы не знал.
– Черные натёки, похожие на смолу или даже на гудрон. На стройках видел, наверное? В трещинах на камнях. Обычно в пещерках или гротах встречается – там вода его не вымывает. Я пару мест нашел, завтра покажу.
– А как с камней отскребать?
– Это не проблема, придумаем. Ну что? Согласны?
Только бы Николаич не взбрыкнул. Этот чёрт себе на уме…
– Можно попробовать… – Валентин уже загорелся – появилось дело, не нужно будет тупо сидеть и ждать неизвестно чего.
– Подожди! – оборвал его Николаич. – Давай, Валера, так договоримся: пробуем, собираем твоё мумиё до следующего приезда Романа. Смотрим, как пойдёт. Обговариваем с ним условия. И только после этого будем принимать решение.
– Хорошо. Давай так, я не против. Монголия от нас никуда не денется. Граница-то в ста километрах. Ну что? Закрыли собрание? – Валерий встал из-за стола, оглядел собравшихся.
Никто не ответил. Лишь Сергей поспешно вскочил следом. Сейчас опять заведёт свою бодягу, что ему надо ехать. И упреждая надоевшие вопросы:
– Оля, пойдем прогуляемся, поговорить нужно.
Набросила старый ватник, пахший дымом и прелью, вышла в темноту.
Он – следом.
Шла не оборачиваясь.
Перестала за собой следить, совсем. Ничего уже не хотелось. Ватник этот старый… Она его висящим за дверью обнаружила – местный, оставил кто-то. Может, Аксыма? Как надела, так больше и не снимала.
Устала. Безразличие охватило. Всё не так.
Ощущение, что попала в засасывающуюся воронку, появилось давно и уже не отпускало. Ещё немного и окажусь на самом дне – что тогда?
Если он сейчас полезет, скажу: не могу, не хочу, устала!
Как же всё изменилось. Хотя, наверное, так и должно быть… Какая же я дура! Воронка вращается, а я по краю вниз соскальзываю, не зацепиться. В Москве, когда к нему жить пришла, – там было начало, самый краешек. Не думала, что засосёт. Широко, просторно вокруг. Его сила, уверенность. Защищённой себя чувствовала. Потом крылья эти… Жалко его стало. И заскользила. Почувствовала, что нужна. Гордилась собой, своей самоотдачей. Да и не только это… Главное, что вдвоём остались. Столько времени вместе проводить стали. Узнала его лучше. Не таким он и сильным оказался, хоть ни разу не пожаловался. А постель! Никто ведь и представить не может, как это – он в тебе, и его крылья на твоей голой спине. Каждое перо, каждую пушинку чувствуешь, словно это у тебя крылья за спиной выросли – улетаешь!
Потом подготовка к поездке… планы, звонки, интернет-переписка, встречи. Завертелось, закрутилось. Ожил – цель появилась. И она при нём. Куда он теперь без неё? Помогала изо всех сил. Ночами представляла, как заживут свободными в загадочных монгольских степях, не скрываясь, никого не боясь. Будет юрта – их юрта – с печкой, с коврами на полу, с диковинными бубнами, развешанными по стенам. И бесконечное небо над головой. Он улетает на охоту, а она ждёт, когда вернётся – уставший, загорелый, иссечённый степными ветрами. Они будут вдвоём, только они и небо! Откуда возьмутся юрта, печка, ковры, дрова и вода – она не думала, это было не важно, они просто должны были появиться и всё. А он всё больше отстранялся, уходил в себя. Появились какие-то секретные переговоры, переписка, к которым он её не подпускал и о которых ничего не рассказывал. Она смирилась. Превратилась в придаток – полезный, необходимый, как рука. Раньше он сам настаивал: каждый должен иметь свою собственную жизнь. На этом строились их отношения. Она старалась. А получилось так, что он сумел сохранить свою собственную жизнь, а она – нет. Где уж тут о себе думать, когда нужно за ним ухаживать?
Он принял это как должное. И с этим смирилась. Терпела из последних сил эту бесконечную дорогу, готовку, полуголых мужиков, которые перестали её стесняться. Грязь, неустроенность, мат. Враньё это… Близость, которая уже не радовала, а только пугала: потому что надо, ему надо. На стоянке, в кустах по-быстрому… по-собачьи… – и обратно к костру. Глаза не поднимаешь – стыдно. Терпела. Там, впереди, где-то на краю сознания продолжала маячить юрта в степи, спокойная жизнь вдвоём, солнце над головой и большие крылья, которыми он станет её обнимать.
Все рухнуло. Не будет юрты. Будет всё то же… грязь, мужики, враньё. Ему это нужно, а вот ей – зачем? И что бы он сейчас ни сказал – нет ему больше веры! Он поступит так, как считает нужным, как ему выгодно. Ничего она для него не значит. Перешагнёт. Поняла.
– Оля, подожди! Куда ты разогналась?
Остановилась, повернулась. Бесформенный ватник. Платок повязан по самые брови. Губы упрямо сжаты. Ждёт, что скажет.
«Как изменилась, – подумал Валерий. – Что-то обрюзгшее, бабье проступило в лице. Ей ведь всего двадцать шесть…»
– Хочу спросить: что думаешь?
– Ты о чём?
– О том, чтобы остаться здесь, поработать с Романом пару месяцев.
Ольга молча смотрела поверх его головы на чёрный скальный выступ, на узкий язык серого снега, который всё никак не тает, на небо, усыпанное мелкими звёздами.
– Я хочу уехать с Сергеем.
– Почему? Что случилось?
Не ответила.
Да… Это засада! Не ожидал… От этих ещё можно было… но чтобы она… А может, и к лучшему? Пусть едет. Нет. Нужна. Нужен хотя бы один свой с руками. Эмоциональный срыв? Устала? Чёрт! Больше внимания ей уделять надо. Поговорить, приласкать. Одна ведь среди мужиков. Ладно, исправим.
– Оля! Оля! Устала? – шагнул, раскинул крылья, обнял, прижал к груди. Застыли. – Давай не будем с ходу ничего решать, давай завтра? Выспимся, солнышко взойдёт, вот тогда… – шептал, уговаривал, как маленькую, дышал теплом в затылок. – А сейчас, пойдём спать. Пойдём, я тебя уложу…
Они ушли, и пусто стало в бараке, словно в приоткрытую дверь тепло выдуло. Фонарь, подвешенный под потолком, бросал на заставленный посудой стол пятно света, размытое по краям. Черными неподвижными глыбами тени сидящих – на стене.
– Ну что ж… – задумчиво произнёс Николаич. – Вот всё и прояснилось.
– Ты о чём? – живо откликнулся Валентин.
– О поездке… Я ещё в Москве чувствовал, что дело здесь не чисто.
Сейчас, в полутьме, Николаич казался стариком – резкие глубокие морщины, кустистые брови, чёрные впадины глазниц. Плечи ссутулил, крылья обвисли.
– Да что такого случилось-то? Ну задержимся на пару месяцев. О чём разговор? – Валентин заговорил напористо, сбивчиво, словно сам себя уговаривал. – Чем здесь плохо? Летаем! Людей – нет, ловцов – нет. Что ещё надо?
– Что надо, говоришь? Вера нужна, Валя, вера. А здесь подстава. На вранье ничего не выстроишь. Команда-то рассыпалась, неужели не видишь?
– Какое враньё? Что рассыпалось? – Валентин вскочил, навалился на стол, задел фонарь, метнулись тени по стене.
