– Пошёл отсюда! Кому сказал! Ну!
Орёл убрал когти с зайца. Боком, скачками – к краю обрыва. Сорвался вниз, раскинув крылья.
Подцепил ногой, шипами, растерзанную тушку, пятясь спиной, подтаскивал за собой вглубь пещеры.
Отнял! Победил!
Дотащил. Лежал рядом, отдыхал. Дышал тяжело, со свистом, круги расходились перед глазами, наплывали один на другой – то красные, то чёрные.
Отдышался.
Как это есть? Сырым? Шкура же. Как?
Ворочался, стараясь прижать скользящую окровавленную тушку, чтобы дотянуться, вцепиться зубами. Удалось повесить на крыло, прижал к стене. Борясь с тошнотой, рвал шкуру зубами, пытаясь добраться до мяса. Рот наполнился заячьей шерстью. Отплевывался, рвотные спазмы сотрясали тело.
Потом он заснул, навалившись на разорванного зайчонка, прятал его под собой, опасаясь, что прилетит орёл и, пока он будет спать, утащит отобранную у него добычу.
На рассвете пришло осознание себя в пространстве и времени. Жар отступил, спина почти не болела, голова очистилась от полубредовых видений. Облегчения это не принесло, потому что образовалась полная ясность – он не знает, что ему делать дальше. Лететь обратно в лагерь? Ни малейшей надежды, что там кто-то остался. Всех забрали. Не найти. К людям? Сдаться? Наверное, да. Другого выхода-то нет. Вот только кому сдаться? Разбегутся с перепугу или стрельнут сгоряча.
Смотрел, как черный силуэт орла, сидящего на камне, медленно обретал цвет и объём – всходило солнце.
Надо лететь. Ничего другого в голову не приходило. Лететь куда глаза глядят, а дальше будь что будет. Здесь, в этой пещере, оставаться бессмысленно. И перечёркивая все эти бестолковые мысли, вдруг перед глазами – кухня в московской квартире, чайник на плите, синие сполохи пламени, Маша в халате режет хлеб… утренний свет в окне и ветви берёзы мелко дрожат листвой. Видение было настолько ярким, что задохнулся, перестал дышать.
Затряс головой, прогоняя навалившийся морок. Еще бы чуть-чуть и заплакал, жалея себя, свою никчёмную жизнь.
Сам дурак! Никто тебя сюда не тянул. Ты всё сделал сам. Теперь расхлёбывай.
Поднялся на ноги. Голова не кружится. Посмотрел на разодранную тушку зайчонка. Затошнило. Пускай лежит. Сначала к ручью, напиться.
– Ну что, птица? – обратился к орлу. – Мы с тобой одной крови?
Орёл сорвался с камня, раскинул с шорохом крылья – взлетел.
– Ну и ладно… Не хочешь дружить – и не надо.
Стоял на краю, примериваясь как спланировать к ручью, щурился от солнечного света, бьющего в глаза.
Слетел, ловко приземлился среди навороченных скальных обломков. Пил, опускал в воду лицо. Потом долго сидел среди камней, решая – возвращаться обратно в пещеру или сразу, не раздумывая?
Да пропади они пропадом – этот заяц, эти бахилы! Пусть остаются в прошлом. На крыло, в небо! Голым и свободным. Где там эта Монголия? Зря, что ли, ехали?
Набирал высоту. Подставляя расправленные крылья утренним восходящим потокам воздуха, поднимался всё выше и выше. Воздухом, ветром наполнило лёгкие, окатило восторгом полёта. Внизу простилалась степь – сверху казалась плоской и бесконечной. Летел, стараясь не упускать из вида горный кряж, над которым облака сбивались в узкую белую полосу.
Шипение за спиной. Удар в затылок, в плечо. Толкнуло вперёд и вниз. Болью разорвало голову. Закрутило.
Падая, развернувшись в воздухе, увидел орла, летящего чуть выше. По лицу текла кровь, заливая глаз, мешала смотреть.
Выправился, отчаянно работая крыльями. Следил за орлом, набирающим высоту.
К земле надо. Скорее! Он сейчас опять спикирует. Если клювом по темечку долбанёт – хана!
Нёсся к земле. Орёл кружил сверху.
Чуть не упал, запутавшись ногами в высокой и жёсткой траве. Сел, запрокинув лицо вверх, следил за орлом – тот плавно плыл, выписывая широкий круг, набирая высоту.
Саднило расцарапанную голову. Вытирал о плечо кровь со щеки, со лба.
Орёл поднимался всё выше и выше, удаляясь в сторону гор, превращаясь в едва различимую точку на синем небе.
Вот тебе и показали, кто в небе хозяин. Это на земле, в той пещерке вы как-то существовали бок о бок. А в небе… Ты хоть и больше его раза в три, но ты – пришлый. Небо – это его дом, родная стихия. Смирись и будь теперь осторожней.
Чёрт! Хорошо, что только когтями, а не клювом.
Всё равно обидно.
И как-то не хотелось уже в небо. Брёл, путаясь босыми ногами в траве.
Глава двадцать третья
Теперь он летел низко. Небо уже не казалось радостно бездонным, таило опасность – в вышине парили орлы.
Внизу пастельными тонами переливалась холмистая степь. Цветы, травы. От оранжевого к жёлтому, к бледно-зелёному – и снова, и снова… Степь была живой. Дышала медленно, спокойно. Неспешно накатывали друг на друга цветные холмистые валы – бесконечно – от снежных вершин, тающих в солнечном мареве за спиной, до горизонта, сливаясь там с синевой нависающего неба.
Чёрный пунктир по бледно-жёлтому склону холма, словно кто-то камни выложил цепочкой. Они движутся! Ниже… Яки! Грузные, лохматые, медлительные. Друг за другом, как привязанные. Кружил над ними, рассматривая, позабыв, что сверху может грозить опасность. Да и не только сверху – отовсюду. Превратился в ребёнка, рассматривающего волшебную картинку: сказочные доисторические животные, понуро опустив головы, с чёрной шерстью, свисающей до земли, медленно брели по залитому солнцем пёстрому разнотравью.
Неужели дикие? Нет. Вдали, на низенькой лошади, одиноко ехал человек в халате, в белой шапке на голове. Пастух…
Заметил? Вроде, нет. Вверх не смотрит.
Набирал высоту.
Мелькнула шальная мысль: «Если сверху на пастуха? Камнем! Ногами со всей дури! У него ведь еда должна быть? Хлеб! Лепёшки какие-нибудь…»
Яки, пастух на лошади превратились в точки, замершие среди цветных мазков, разукрасивших степь. Поднимался всё выше и выше. Небо было пустынно и бездонно. Грязно-серой лентой выползла, зазмеилась внизу дорога. Медленными муравьями ползли машины. Летел вдоль, не выпуская из виду. Хотелось туда, к людям. Но хотелось как-то отрешенно… так, наверное, смотрит через решётку окна одиночной камеры преступник. И ещё хотелось есть, кишки крутило до боли.
Дорога с разбегу уткнулась в белое двухэтажное здание с далеко вынесенным бетонным козырьком на сваях. Заасфальтированная площадка, очередь машин застыла по обе стороны. И всё – кончился асфальт, началась грунтовка, машины шли по ней, вздымая клубы рыжей пыли.
Это же КПП! Граница! А где же столбы с колючей проволокой, распаханная контрольная полоса? Ну дают! Ничего нет. Ручей какой-то невнятный сбоку… Мостик, тропинки натоптанные. Хрен тут кто меня остановит! Вот она – Монголия!
