— Они расстреляли почти все дроны, — без всякий предисловий коротко обрубает инженер-химик. — Сведения из центра разведки одиннадцать минут назад. И я сразу сюда.
— Процент поражения известен?
— Невозможно отследить, в корпус дрона встроены только геолокаторы. Аппарат слишком мал, там и без того маячки и провода еле вмещаются.
— То есть вы отправляете дроны в свободный полет? — от возмущения голос директора становится похожим на змеиное шипение. Хотя кто помнит, какие звуки издают эти твари… В государстве давно уже нет никаких нежелательных субъектов, ни птиц, ни диких животных. — И нет возможности получить никакой обратной связи?
— Нет, почему, связь есть, — торопится АН-322, поправляя неуклюжие очки, заклеенные на дужке обмоткой мембраны. Директор снова морщится: все нормальные люди, если они, конечно, граждане, давно носят комфортные линзы, а этот старый чудак никак не избавится от неудобных стеклышек. — Они способны передавать программные коды, и из них можно извлечь сведения о территории распространения, проценте концентрации оксидов и спиртов, о возможных жертвах. Вот, например, сегодня пострадали трое: один убитый и двое зараженных.
Инженер смущается и, не зная, куда деть руки, то теребит очки, то приглаживает лысину, то скребет седые усы и бороду. А потом задумчиво берет со стола директора чашку и шумно отхлебывает обжигающий кофе.
— Зараженные — это не результат! — фыркает директор и, выхватывая у старшего сотрудника свою чашку, с грохотом ставит на стол. Та жалобно звякает, расплескивает безвкусный напиток, и крохотные роботы-очистители бесшумно скользят по белоснежной поверхности, круглыми виброщетками устраняя последствия. — Они, конечно, те еще неандертальцы, но мы уже поняли, что у них есть либо возможность дезинфекции, либо качественные средства защиты, иначе после третьей атаки базы уже не существовало бы.
— Вы уверены, что они… похожи на людей вне цивилизации? — осторожно интересуется АН-322. — Они не так глупы, раз нашли способ отбить атаки. А еще мы теперь знаем, что у них как минимум есть огнестрельное оружие.
— Сражаться с врагами, превосходящими в численности и силе, куда легче, чем прощупывать почву на заросшем болоте или жерле вулкана. Невидимый враг опасен тем, что мы ничего о нем не знаем. Пятнадцать лет назад это были беспомощные школьники с двумя пистолетами и целым ворохом бесполезных амбиций, а кто они сейчас, мы даже представить себе не можем. Да оставьте наконец очки в покое, я вам на День Единства линзы подарю!
Медленно, неловко, извиняющимся жестом АН-322 снимает очки и близоруко щурится. Только теперь директор замечает, что главный специалист уже немолод, и более того, его здоровье оставляет желать лучшего. Близорукость, одышка… Так и до смены дойдет, а менять мозг компании сейчас ни в коем случае нельзя. В крайнем случае — помощники, которые выполняют большую часть работы за старшего коллегу, но гордый АН ни на каких помощников не согласится. Честные граждане работают сами.
Честные граждане… Директор нервно усмехается, отпускает усталого измученного инженера. Он пришел в институт химических технологий не так давно, но уже успел заработать авторитет. Пятнадцать лет назад, когда все это только началось, такого ценного работника у института еще не было, но и десяти лет хватило, чтобы наверстать упущенное. Порой время измеряется совсем не так, как люди привыкают к нему.
Директор запирает дверь изнутри на код и устало опускается в кресло. Встроенный массажер твердым шариком катается вдоль напряженных плеч, но долгожданное расслабление так и не приходит. Директор уже не первый год живет одним клубком нервов, вечно напряженных и натянутых, как тетива лука. Иногда жить на пределе — это очень больно, но еще больнее понимать, что ты не первый, ты не лучший в своем деле. Жизнь — это замкнутый круг.
А этажом ниже, в отсеке компьютерных биотехнологий, АН-322 судорожно выворачивает наизнанку несессер и ищет капсулу с таблетками. И не находит.
Зато на встроенном в стену плазменном HD-мониторе мигает зеленый индикатор. Хозяин кабинета включает экран и видит голубовато-серый циферблат с тремя стрелками и тусклыми цифрами. Секундная стрелка с изящным наконечником дергается в конвульсиях и замирает рядом с отметкой 5, минутная и часовая не двигаются с места. Только цифра 1 приглушенно светится белым, а потом часы медленно тускнеют, и экран гаснет. Инженер рассеянно трет седые виски и вместо таблетки запивает горячим кофе леденец.
Прежде чем окончательно раствориться в черном зеркале всех пороков, секундная стрелка оживает и подползает к светящейся единице. Что-то больно колет и тянет под сердцем, но АН-322 не может ничего понять, как ни старается. Может быть, это что-то из того, что осталось за Гранью? Вот только… что? Разве была у него такая же жизнь по ту сторону?
— Учитель, что с вами? Вам нехорошо? — в кабинет заглядывает юная ассистентка, большеглазая стрекоза РИ-112. Старший инженер только молча отмахивается и залпом допивает горячий кофе. Так и не ожившие воспоминания рассеиваются горечью гораздо крепче напитка.
— Погоди, раз пришла, — жестом он останавливает свою стажерку. — Сейчас я тебе активацию и блокировку дронов покажу.
РИ-112 быстро садится за монитор. Старший инженер, снисходительно хмыкая, качает головой: эту девушку уже сломала Система. Сломала еще в раннем детстве, и она выросла такой — слишком правильной, слишком послушной, слишком идеальной, не похожей на живого человека. Она беспрекословно исполняет все поручения, никогда не идет против правил, и если что-то не получается, бьется над одной задачей, пока не выйдет результат. Ее жизнь наверняка будет скучной: обучение в инфоцентре, а потом и работа там же — здесь АН-322 невесело вздыхает, вполне резонно полагая, что со временем именно она сменит его на посту главного биоинженера, — потом определенное Системой замужество, ребенок, который вырастет под чутким руководством Системы и станет новым гражданином-роботом.
РИ-112 усердно записывает все под его диктовку на карманный минибук: пока он диктует, система записи голоса фиксирует и выводит на экран все слова. Совсем обленилось младшее поколение, даже стилус в руках разучилось держать. То ли дело было раньше, когда и физической работы никто не гнушался.
Ненадолго умолкая, чтобы передохнуть, инженер АН-322 снова потирает переносицу. Тонкая красная нить, связывающая его с прошлым, безвозвратно ускользает, не дается в руки, только ехидно помахивает пушистым кончиком, как хвостом, и едва показав одно смутное воспоминание, исчезает, не давая опомниться и собраться с мыслями.
Десять лет назад он оказался в Системе: открыл глаза в медицинском центре, в капсуле жизнеобеспечения, совершенно без памяти и каких-либо чувств. Единственное, что ему удалось вспомнить — как люди в стерильных белых биокомбинезонах склоняются над ним, подключая его к капсуле, вертят регулятор на капельнице, постепенно увеличивая дозу лекарства, пока он, наконец, не приходит в себя. Все это очень странное воспоминание, напоминающее фильм, снятый неуклюжим режиссером, а оттого не похожий на реальность. После недолгой реабилитации он как безработный дееспособный гражданин прошел ускоренную инициацию, получил свой номер и отправился работать в инфоцентр — головной офис Системы — инженером по химическим технологиям. Чем-то подобным он занимался до болезни, но кроме технических знаний и матчасти совсем ничего не помнил. Ни того, где родился и вырос, ни людей, которые помогали ему обрести эти знания, и даже того, была ли у него семья, или он так и прожил свои шесть десятков холостым и бездетным. Во всяком случае, супружеского браслета на левой руке не было — а значит, и женат он, скорее всего, не был.
