И поэтому мне снова так хочется праздника, добра и тепла в самую холодную и снежную ночь, простой, наивной детской радости в восемнадцать лет. С грустью думаю: Олежке сейчас могло быть двадцать семь. Кто-нибудь может подать мне знак, исполнилась десять лет назад наивная просьба маленькой девочки или нет?!
На гермостекло с другой стороны прилетает снежинка. Большая, белая, без светящихся лучей — настоящая. Прилипаю носом к стеклу: никогда не видела таких красивых! А лучистая снежинка, повисев немного прямо напротив моих глаз, вдруг срывается, подхваченная метелью, и исчезает среди миллионов других.
Да, я верю в сказки! И пусть в этом больном, несчастном, рассыпающемся на куски мире нет места чудесам, у меня они всегда останутся! Прикоснувшись ладонью к тому месту, где была снежинка, крепко сжимаю губы, чтобы не заплакать, и смотрю вдаль, в белое марево безмолвного вихря. И мне хочется верить, что это и правда весточка от моего старшего брата.
Не скучай. У меня все хорошо. Знаешь, здесь тоже есть снег и солнце. Только тебя нет. И никого из вас нет.
Мы могли бы сказать друг другу одно и то же, но больше никогда не заговорим и даже не увидимся.
…Тренировка помогает мне отвлечься. Разумеется, из-за метели ориентирование на улице отменяется, и наставники обещают “познакомить нас поближе с корпусом”, развесив контрольные пункты по плану всей базы, а пока что всем заниматься и не киснуть по пустякам — на этом невольно ловлю на себе пристальный взгляд самого старшего наставника, недавно разжалованного до третьей ступени Прометея.
Квест им и правда удается на славу: на базе, такой маленькой и обыкновенной снаружи и такой огромной и запутанной внутри, можно по-настоящему заблудиться. Предусмотрительные наставники определяют маршрут так, чтобы команды по пять человек не могли пересекаться, подсказывать друг другу, проходить в шлюзы с более высокой ступенью доступа, чем нам пока что можно, совать любопытный нос в закрытые отделы. И мы бегаем, как заведенные: с этажа на этаж, из отдела в отдел, из телепорта вверх-вниз по лестницам, ищем подсказки, шифры, едва-едва укладываемся в указанный тайминг и собираем кодовое слово. У нашей команды получается "Рассвет" — ну что ж, неплохо. Я познакомилась с ребятами из других отрядов: они все старше и опытнее, но общаться между отрядами никто не запрещает, помощь новичкам даже поощряется. И все бы хорошо, только меня угнетают мысли о том, что впереди еще одна тренировка… на целых четыре часа. Как прикажете дожить хотя бы до обеда…
Не могу не заметить, что и в зале у меня получается не так уж и плохо, да и все ребята стали гораздо крепче, смелее. Парни постепенно учатся разделять личное и служебное, мы с Сойкой и другими девушками учимся давать отпор тем, кто заведомо сильнее и опытнее. Тренировка уже не тянется бесконечно, три часа с небольшим перерывом пролетают, как один, и ближе к самому концу я даже не чувствую свинцовой усталости, как бывало раньше: если дадут недолгий отдых, я смогу собраться на вечер и даже не уснуть на середине. Хочу дождаться боя часов и снова загадать желание. Уже другое.
По дороге в очередной раз среди десятков других натыкаюсь на черно-белую гифографию, где в объектив смотрят совсем молодой Ветер и незнакомая девушка в форме: он целует ее в щеку и машет в кадр, она смущенно улыбается и треплет его волосы. Девушка так странно похожа на меня, только постарше лет на пять. Конечно, я бы и не заметила этого сходства, если бы каждый второй первокурсник не счел своим долгом пошутить на тему “а когда вы с ним сфотографироваться успели”, но сейчас хочу понять все раз и навсегда. Вынимаю гифку из рамки и прячу в несессер. Я верну, правда. Только уж очень хочется поговорить с наставником.
Из зеркала в комнате на меня смотрит заметно постройневшая девчонка. За целый прошедший месяц даже мне, хроническому скептику, заметны изменения: вместо пухлых щек обозначились нечеткие скулы, ямочка на подбородке исчезла, фигура подтянулась и выправилась так, что не стыдно и платье надеть. Волосы отросли, после болезни стали даже гуще и темнее. Невольно улыбаюсь: интересно, пригласил ли кто-нибудь меня на вечер, если бы я была такая же лысая, как три года назад?
Осторожно рисую короткие черные стрелки и подкрашиваю ресницы — вроде бы у нее точно так же. Глаза сразу становятся еще темнее, и мне жутко неудобно, слишком привыкла жить без косметики, да и на базе это ни к чему. Спустя пару минут сзади пищит дверь. Я разрешаю доступ, и в полумрак комнаты заходит Ветер. Неожиданно. А я-то собиралась его поискать и придумать благовидный предлог для откровенного разговора…
— Ого, да ты, оказывается, девочка, — шутит он, взглянув на мои стрелки и присвистнув. — Не надо, тебе идет, — добавляет, когда замечает, что я потянулась их стереть. — Готовишься к вечеру?
Смущенно улыбаюсь и киваю. Давно я не собиралась к праздникам так тщательно. Можно сказать, вообще не собиралась: последний мой праздник был в детстве, новогодняя елка дома с мамой и дедушкой. Но это совсем не то.
— Кто тебя пригласил, если не секрет?
— Варяг.
— Я так и знал, — кивает Ветер. — Ну, как настрой, что думаешь?
Казалось бы, куда смущаться еще сильнее?
— Не знаю, — отложив кисточку, я устало опускаюсь на постель и развожу руками. Что-то в его голосе и жестах заставляет меня довериться, открыться, говорить искренне. — Честно говоря, я боюсь и… поначалу хотела отказаться.
Ветер садится рядом. Невольно напрягаюсь и замираю с прямой спиной. Чувствую тонкий запах хвои и крепкого чая.
— Почему?
— Знаете, никогда не думала, что я красивая. Нравятся другим обычно красивые, вроде Сойки, а я что? Ну, так… А еще… Я совсем не умею танцевать вальс.
Ветер вдруг улыбается одними глазами. От такого взгляда мне всегда становится теплее, даже если системы кондиционирования опять путают юг и север.
— Дело не во внешней красоте, а в том, какая у тебя душа. Не бывает некрасивых людей, бывают те, кто не умеет красотой делиться. То, что у тебя внутри, то, что ты хранишь в сердце, намного важнее, чем то, как ты выглядишь… А вальс — не беда. Можешь потренироваться на мне.
Он поднимается и протягивает руку. Пол плывет под ногами, как тогда, в первый день, но мне не страшно — скорее, весело и волнительно до дрожи в коленках. Однако я не сразу принимаю его предложение: неуверенно и несмело смотрю ему в глаза и нахожу в очередной раз теплоту и спокойствие.
— Слушайте… Почему вам не все равно?
Ветер непонимающе хмурится. И я тороплюсь пояснить:
— Вы относитесь ко мне так хорошо, как будто я ваш близкий человек. Но мы знакомы очень мало. Знаете, меня никто так не понимал и не поддерживал раньше, — в носу вдруг начинает щипать, голос предательски дрожит, и я прерываюсь, краснея. Ветер почти ласково кладет ладонь мне на плечо.
— Я просто вижу, что тебе это необходимо. Если бы мы не строили наши отношения на дружбе и доверии, мы бы никогда не стали товарищами. Это неважно, что я старше и опытнее — моя задача научить вас, но в то же время вы чему-то учите меня. И мне не должно быть все равно, потому что мы с вами одна команда. С каждым из вас и конкретно с тобой.
