Ветер догадывается, что это за симптомы, и с каждым разом прогонять настойчивую мысль становится все труднее: она слишком достоверна, чтобы не быть правдой. Слишком неоспоримы доказательства. А еще возраст Тиши и ее рассказ: про ремиссию информация наверняка не совсем точная. Либо девочка сама не знает, либо скрывает намеренно. Но зачем? Неужели не понимает, что здоровье, особенно теперь — это не шутки? Без должного лечения наступит возможный рецидив — конечно, если это то, о чем думают Ветер и Мелисса, — и тогда неделей в лазарете ей не отделаться.
Об этом они еще успеют поговорить. А сейчас — Грань: рядом с ней часы ведут себя странно, как будто механизм успокаивается, только если у него есть такая способность. Все наставники, знакомые с нейрофизиологией и биотехнологиями, отрицают возможность того, что Грань и эти странные часы запрограммированы на одного и того же человека — как минимум потому, что Грань не может быть настроена на одного сотрудника, какими бы полномочиями он не обладал, в одиночку за ней не уследить.
Неожиданно за спиной раздается хруст снега. В полной тишине он слышится неестественно громким. Ветер, одной рукой пряча механизм, другой срывает с пояса оружие и направляет его в темноту, но кроме золотистых искр на Грани, вокруг ничего не видно. Определить на слух, где именно хрустит снег, невозможно: шаги слышно с трех сторон. Освободившейся рукой Ветер нашаривает кнопку карманной рации: связной браслет слишком далеко, под тремя слоями одежды.
— Фауст, прием. В тридцати метрах вооруженный отряд.
— Что, здесь? — сквозь шумы и помехи пробивается голос напарника.
— За Гранью, — Ветер выключает фонарь, и в темноте за прозрачной стеной становится различимым неясное движение. — Вернитесь назад. Маякните второму и третьему, боюсь, нас одних недостаточно.
— Понял, связь кончаю, — торопливо отзывается Фауст. Рация трещит и снова замолкает. Сорвав предохранитель с пистолета, Ветер медленно отступает, пока не упирается спиной в шершавый ствол. Грань невыгодно светит ему прямо в лицо.
Из-за нее глухо, словно из-под воды, доносятся неразборчивые голоса, а потом снежное безмолвие разрывает первый выстрел.
Мысль 17
Пуля щелкает в ствол совсем рядом: Ветер видит, как от влажной черной коры разлетаются щепки. Собственные заряды надо бы поберечь: в магазине всего пятнадцать патронов, не так много, чтобы расстреливать их налево и направо. Прижавшись спиной к дереву, он щурится в темноту, целится, подняв оружие — щелчок. Отдача. Мимо.
Где же Фауст? Не могли они так далеко уйти!
Уже четырех патронов нет. В кого-то он все-таки попал: на одного или двух десантников стало меньше. Вот они, уже совсем близко: в черных защитных костюмах, с металлическими щитками на груди, плечах, бедрах и коленях, в больших шлемах с наушниками и торчащими из них проводами, каждый вооружен хорошей винтовкой, на поясах — пистолеты, дополнительные магазины, на расстоянии двадцати метров можно даже разглядеть, как поблескивают в темноте клинки на случай маловероятного рукопашного боя. Они, наверное, и не рассчитывали, что смогут оказаться за Гранью с другой стороны — со стороны своих врагов.
А тем временем от выстрелов, долетающих до цели, Грань сверкает все ярче и ярче, трещины разбегаются лучиками, как от электрических разрядов. В нескольких метрах от самой стены ощущается жар и наэлектризованный воздух: дышать становится труднее, гермокостюм заметно накаляется, прикоснуться к нему невозможно — ударит током. Осторожно обходя дерево кругом, Ветер нащупывает рацию на поясе. Жуткие помехи и треск не дают воспринимать голос на той стороне, но вскоре сквозь шумы становится слышен голос напарника:
— Ветер, прием! Мы в полукольце, не вырваться! Ты один?
— Иду к вам! Координаты?
— С ума сошел! Все тут ляжем!
— Всех не убьют. Жду координаты.
Обрывая связь кнопкой выключения, Ветер кое-как стягивает защитную перчатку, поднимает рукава один за другим: гермокостюм, штормовка, рубашка… Связной браслет ярко мигает синим: сообщение от Фауста. Набор цифр — топографическая ориентировка.
Недалеко: всего в двухстах метров от его локации. Увязая и путаясь в снегу, он бежит к ним, петляя, путая следы, прячась за не такими уж и широкими стволами деревьев. В лесу светло, как днем: каждая трещина на Грани сверкает ярче обычного, флюоресцентные ломаные линии слепят глаза, если подойти слишком близко, в нескольких шагах от прозрачной стены доносится глухое потрескивание, как будто искрит неисправная проводка. По ту сторону Грани — зона отчуждения, десантники в защитных костюмах против огня и радиации ничего не слышат и не видят, кроме движущихся разрозненных целей. Простреливают местность вдоль и поперек. Пули, вгрызаясь в прозрачную плоть Грани, оставляют на ней золотистые ожоги, плюющиеся искрами, которые в скором времени тоже расползаются изломанными трещинами.
Изредка отстреливаясь от подходящих слишком близко, Ветер поскальзывается в глубоком вязком снегу, съезжает по обледеневшему склону оврага. Пригибается, низко надвинув маску из гермопластика, минует открытую местность, рискуя быть замеченным, и, протянув руку в сторону, в полутьме находит руку напарника. Фауст ругается нехорошими словами — Ветер обходится одной лишь молчаливой усмешкой.
Здесь, над оврагом, кажется, что Грань вот-вот рухнет. Огромный разлом в несколько человеческих ростов сияет, как сотни заряженных фонарей, не дает толком всмотреться вперед, и рядом с Гранью долго находиться невозможно, а в нескольких шагах назад — холодная сырая темнота. Короткие редкие вспышки выстрелов не освещают, но только выдают местоположение стрелков. Пули далеко не всегда долетают до цели.
Пятнадцать лет назад все было примерно так же. Конечно, уже не школьники, но все еще молодые неопытные ребята с горсткой пистолетов и парой-тройкой магазинов на каждого — вот и все защитники Цитадели, с огромными амбициями и совершенно несущественными навыками. Сегодня, когда Цитадель и ее базы добились таких успехов, разработали столько новых технологий, снова приходится защищаться кое-как, первым попавшимся под руку оружием, в неподготовленной обстановке. Точно так же, только много лет назад, только не в этом месте, только с другим человеком по левую руку…
Как-то раз они спорили о Государстве. “Нет смысла строить старое на его же собственных обломках, — сказала тогда Юля. — Будущее — как птица феникс, оно встает из пепла прошлого”. И теперь, глядя на то, как рушится Грань, которая когда-то казалась самым крепким сооружением эры, как рушатся оба государства, поглощенные войной, Ветер все чаще думал, что она была права. Нет смысла пытаться восстановить Грань, залечить ее раны, нанесенные самим человеком: проще и лучше поставить новую или избавиться от нее совсем. Нет смысла удерживать угасающее Государство, которое больше не способно функционировать на благо общества: лучше начать сначала, не повторяя ошибок.
Грань вспыхивает все ярче и ярче. Уже можно заметить невооруженным глазом, как разлом ползет вверх, вниз и в разные стороны, как искры от трещины сыплются на снег и исчезают, растапливая крохотные ямы в грязных сугробах. Отряды десантников за стеной останавливаются как будто в нерешительности, словно не знают, стоит или не стоит рисковать, переходить границу через образовавшийся проем? В него преспокойно прошел бы человек, да и не один, судя по скорости расширения…
