— А если серьезно, то Система будет видеть и “читать” тебя только в том случае, если часы будут у тебя на руке. Они входят в твой биоритм, и микрочип внутри тоже реагирует на тебя. Просто не забывай отключаться от Системы, когда захочешь поговорить с кем-то из нас. Лучше пока не проверять, наденешь, когда выйдешь отсюда, — заговорщически улыбается дед. И я впервые без опаски расстаюсь с часами: они уже не первый раз сыграли свою роль, спасли мою жизнь, как обещал дедушка много лет назад. Да… Я ничего не забыла. Судя по всему, и он тоже. И пока я рассуждаю о земных законах, он запускает стрелки на часах, несколько раз поворачивает колесико настройки и возвращает мне: теперь они работают на Систему.
— Но что тогда со мной сделали? — любопытно все-таки, почему я добрых два часа проспала под наркозом, раз уж не было никакой операции. Да и сейчас, хотя самочувствие очень заметно улучшилось, меня все еще клонит в сон.
— Просто немного тебя подлечили, — дед достает из нагрудного кармана комбинезона длинную ампулу с прозрачной голубоватой жидкостью внутри. — Вот, возьми и держи у себя. На случай, если первое введение не сработает, как следует.
— А как следует?
— Секрет фирмы, — подмигивает Север и вдруг протягивает мне руку: — Кстати, меня зовут Дима. А это Римма, — он оборачивается в сторону своей светловолосой спутницы, та краснеет, смущенно улыбаясь, и я понимаю, что между ними произошло что-то, после чего их взаимоотношения изменились в лучшую сторону и уже никогда не будут прежними.
— Сеня, — отвечаю хриплым от волнения голосом и крепко встряхиваю его узкую худощавую ладонь. — Очень приятно. А… где Ветер?
Почти все время, что мы разговаривали, я искала его взглядом и не находила. Кабинет сравнительно маленький, и наставника здесь нет. В очередной раз во мне просыпается жуткий параноик, но это и неудивительно: жизнь сама сделала нас такими недоверчивыми, заставила ходить с оглядкой и переживать за каждого, кого в настоящий момент нет рядом.
— Сергей Иванович убедился, что с нами ты в безопасности, и ушел, а куда — не сказал, — снова успокаивает меня Север. Вернее, Дима… Наверное, тут и правда можно ничего не бояться. — Вместо него элементом Системы стал связной браслет, — наш практикующий медик снова с трудом сдерживает смех, а я наконец-то позволяю себе вздохнуть с облегчением. — Ваши личные вещи отдали на химико-технический анализ, и Андрей Никитич любезно занялся этим сам, — довольная улыбка не сходит с Димкиного, а теперь и моего лица. — И самое крутое, что…
— Дима, — перебивает его дедушка. — Она устала. Дай ей отдохнуть и все обдумать.
— Нет, нет, пусть скажет! — я даже невольно подаюсь вперед. — Мне интересно!
— Оп-па, — вместо ответа Север ловким движением фокусника вытаскивает из-под рукава комбинезона маленькую черную коробочку, и я узнаю мнемопередатчики, те самые, которые на Новый год подарил Варяг. И хотя мне радостно, что они все-таки сохранились, от одного воспоминания о нем больно сжимается сердце: где он? Жив ли вовсе?
— Проверь, работают? — Дима включает наушники и протягивает мне. — А то мы, как ни бились, не можем с ними ничего не сделать. Часовщик постарался.
Это точно…
Дрогнувшей рукой вынимаю две черные капли из коробочки и, закрыв глаза, вслушиваюсь в тишину. Чтобы подсоединиться на волну партнера, у которого остался второй девайс такой же настройки, достаточно подумать о нем. Подумать хоть что-нибудь, потому что, если у него включены наушники, он обязательно когда-нибудь услышит и отзовется.
Капельки молчат, и я упрямо сжимаю губы. Тикает секундная стрелка, и каждый тихий щелчок отдаляет меня от Варяга. Ребята хмурятся, глядя на меня, а дедушка спокоен: он терпеливо ждет. Но проходит в молчании минута, затем другая… Варяг по-прежнему не слышит и не отвечает.
Мысль 27
Прошло уже четыре дня с той самой ночи, как аэромобиль ненароком перелетел Грань. Грани больше нет, аэромобиля тоже: от него осталась лишь груда обгорелых обломков железа, а Грань разрушилась, растаяла всего за какие-нибудь сутки. Черный, мокрый и насквозь прозябший лес выглядит отнюдь не дружелюбно: повсюду туман, снег прячется под деревьями рваными грязными клочьями, пожухлая трава пожелтела от токсичных выбросов, кое-где выгорела после пожара, который, ненадолго разгоревшись и охватив всю поляну, под недавним мощным снегопадом утих сам. Правда, снег так и не остался покрывать землю: из-за климатических проблем зима давно уже не похожа на зиму.
Однако практически полное отсутствие снега не означает, что на земле лежать не холодно. Штормовка вся испачкалась и истрепалась, кое-где ее порвали колючие заросли, и греет она теперь гораздо слабее, чем раньше. Укрыться в лесу негде, есть ничего нельзя: уровень токсинов в почве достаточно высокий, такой, что горстью вполне безобидного терновника есть шанс отравиться насмерть. Единственное, что немного спасает от холода и сырости — костер, благо, веток повсюду предостаточно, и рубить их даже не надо: можно собрать хворост на земле, правда, он сырой и приходится долго ждать, пока высушится и перестанет едко дымить. А можно забраться повыше и наломать веток покрупнее, но это редкая удача, потому что без еды остается все меньше сил.
И он решает: надо идти. Пусть не осталось никаких запасов, никаких личных вещей, даже практически никакой надежды на то, что наставник и ребята из отряда живы, — надо идти, надо выбираться из леса, надо найти своих. Надо…
Однако вот уже четвертый день клонится к закату, а он так и не сдвинулся с места. Когда подожгли аэромобиль, взрывной волной его отшвырнуло далеко за деревья. Почти сутки он пролежал без памяти, потом, с трудом преодолевая головокружение и боль во всем теле, смог развести первый костер, немного отогреться и прийти в себя. Подробности последней ночи он хорошо запомнил: аэромобиль совершил экстренную посадку за Гранью из-за повреждения радиатора и двигателя, наставник вышел проверить обстановку, и его сразу же окружили десантники. Варяг тогда тихо и незаметно выбрался из багажного отделения, кого-то спровоцировал, отвлек внимание на себя, но это не очень-то помогло. Ветер был ранен еще до этого, на дежурстве, и не справился в одиночку против четверых: когда его окончательно остановили, у ребят в машине заведомо не было шансов. Варяг был вооружен: тайком вытащил из рюкзака наставника карманный огнестрел, но это не особенно помогло против новейших винтовок и автоматов. Конечно, прятаться в кустах было трусливо, но Варяг рассудил здраво: будет лучше, если хотя бы кто-то один останется на свободе, а геройствовать и изображать самопожертвование, когда есть самые слабые шансы спастись, сейчас точно ни к чему. И он спрятался, затаился в темноте среди густых зарослей. Видел все до конца: как струсил и сдался Север, как выстрелом почти в упор ранили Сойку, как Часовщик пытался за нее заступиться и сам чудом остался жив.
Когда дуло чужого автомата ткнулось в затылок Тише, Варяг думал, что он не выдержит, и больших усилий стоило остаться на месте и не вмешаться. Он понимал, что и ей не поможет, и себя выдаст, и поэтому молчал, зло кусая губы и до боли сжимая кулаки. Тиша с такой надеждой оглядывалась по сторонам, очевидно, ища его, но он не стал показываться даже ей: слишком опасно. И потом, когда командир десантного отряда кинул в окно аэромобиля баллон со взрывчаткой, он сообразил поздно: бросился бежать, петляя и прячась за деревьями, но взрывная волна настигла, сбила с ног и с размаху швырнула спиной на твердую землю. Варяг не помнил, что случилось после: кажется, от сильного удара он потерял сознание, а когда очнулся, было уже светло и тихо.
