Генерал медленно покачал головой, не отводя пристального взгляда от обманчивого тихого порта. Он казался спокойным – но только казался. Я давно научилась читать людей по их дыханию и едва заметным жестам, по выступившей испарине и движениям глаз и теперь видела ясно, какой мучительный бой с тварями ведет лорд Родерик в своей душе. И только ему самому были ведомы их имена, я же могла лишь гадать: страх или ненависть терзают его?
– Я уже думал об этом, недобрая королева, но они даже не подпустят нас близко. И мысли не допускаю, что они будут столь беспечны, чтобы мои воины миновали их посты и приблизились на расстояние удара. К тому же кораблю вовсе не обязательно стрелять по людям. Достаточно будет стрелять по городу. Или по дворцу.
На мгновение мне стало дурно, едва я представила столь разрушительную мощь. Вот, значит, на что способны достижения разума человеческого, лорд Вильгельм? Вот, значит, чему ты поклоняешься?
– Они не осмелятся, – голос Гвинлледа дрогнул и сорвался.
– Нет, пока – нет. – Я столько сил прикладывала, чтобы выглядеть спокойной и неколебимой, чтобы быть маленькому королю опорой в эти суматошные, полные тревоги часы, что сама уже ничего не чувствовала. Мысли щелкали одна за другой, как шестеренки в механизме под нами, но решения не находилось. – Раз они не напали на дворец сразу, значит, и не собирались разрушать столицу. Им не нужны развалины. Зачем тратить силы, если можно просто припугнуть? Значит, нужно ожидать послов. Их, например.
По сходням спустилось семеро, и со столь внушительного расстояния я могла разобрать лишь цвет одежды. Этого, впрочем, было достаточно: четверо в темном, почти черном, с оружием в руках – солдаты; один в синем – таком же ярком, как флаг, – офицер; один, самый тонкий и невысокий – в зеленом, странного кроя, больше похожем на укороченное платье. И один – в красном. В ослепительно-красном цвете королевского дома.
Любопытно, когда же Рэндаллу удалось перебраться под крылышко жестоких союзников, чтоб разыграть этот спектакль?
Маленькая делегация двинулась прочь из порта, а корабль за их спиной дрогнул, пришел в движение, и пушки выдвинулись из его цельных на вид бортов. Жерла их смотрели в сторону дворца.
– Думаю, – губы сами собой сложились в полную яда усмешку, – нам лучше поспешить в тронный зал.
Я так и не сказала им о Рэндалле, не предупредила генерала о его возвращении. К добру или худу? Не знаю. Все эти дни после ночного нашего разговора провела я в смятении и колебаниях. Ему удалось заронить сомнение в мою душу, сомнение в том, чему я всегда доверяла, – собственному разуму. В эти короткие, полные тревоги дни я чутче вслушивалась в звуки и вглядывалась в тени, внимательнее смотрела на Гвинлледа и дольше – на Кейтлин, так и оставшуюся рядом с ним и после коронации.
И еще больше – вспоминала. И родной дом, и мох на камнях очага, и хрупкие серебристые цветы вокруг Маргарет, и силуэты у алтаря под сенью леса, и тень за плечом Элеанор… Может, и нет добрых соседей, а все, что я принимала за их волю, – случай? И Рэндалл прав, суеверия настолько застили мой разум, что я не могу отделить сущный, живой мир от эфемерных фантазий?
Но если бы так и было, матушка не отослала бы меня прочь.
Но если бы так и было, я помнила бы год, который блуждала по тропам дивных соседей.
И чем дольше кипело варево сомнений, тем сильнее хотелось отмахнуться от больно жалящих мыслей и жить как жила, верить во что верила. Но не выходило. Случайно брошенная Рэндаллом фраза не давала покоя. Он и думать не думал, что именно она может перевесить чашу весов на его сторону.
«Лишь под властью истинного потомка Аргейлов Альбрия будет процветать», – сказал он. О да, его-то происхождение сомнений не вызывало! Как не вызывало сомнений и то, чьими стараниями расползлись по стране скользкими гадами слухи и сплетни о Гвинлледе.
Но кому, как не мне, знать, что в слухах эти правды оказалось больше, чем истекающей ядом лжи?
То ли подменыш, то ли чудовище, порожденное чарами тех, с кем Элеанор в отчаянии заключила договор, разве может он быть хорошим королем людям? Даже если сам того искренне хочет.
Я спускалась за ним, не отводя взгляда от его затылка, от мягких черных, как сама ночь, волос, и гадала, когда же, когда его истинная сущность возьмет верх над человеческой. Лишь в двух вещах я не сомневалась в эти муторные длинные дни: в том, что рано ли, поздно ли, но это произойдет, и в том, что горше, чем матушку, я буду оплакивать Гвинлледа.
Множество придворных стеклись к тронному залу, ведóмых любопытством, предвкушением и страхом. Каждый хотел взглянуть на захватчиков, из первых уст услышать их требования, не упустить момента, когда пошатнется трон, – чтобы первым им поклониться. Но лорд Родерик нахмурился, едва их заметив, и, подчиняясь взмаху его руки, стражи выдворили всех прочь, оцепив зал. Сразу стало пусто и гулко под высоким сводом, и, поймав взгляд Гвинлледа, полный далекого темного пламени, я содрогнулась, пораженная юркой, острой, как наконечник стрелы, догадкой: была ли у Гвинлледа человечья сущность, детская и искренняя? Или я всегда принимала за нее искусную маску?
По знаку генерала распахнулись двери, и вошли сандеранцы, и впереди них, жуткий в своем спокойствии, шел Рэндалл, слишком яркий, слишком живой среди темных и тихих стен в ослепительно-красном камзоле, богато расшитом золотой нитью. По правую руку, в синем мундире Сандерана, шел Ингимар, мало изменившийся с последней нашей встречи. В строгом военном костюме со множеством знаков отличия выглядел он куда уместнее, чем в скромной куртке помощника инженеров. Что ж, уже тогда было ясно, что он не так прост, как хочет казаться.
По левую же руку от Рэндалла шла Элизабет, гладкие волосы ее были зачесаны назад, открывая гордое, спокойное лицо и ясный оценивающий взгляд. Стоило столкнуться с ним, и пропали последние надежды на то, что она здесь не по своей воле. О, не удивлюсь, если она сама предложила свои услуги сандеранцам! Ведь амбиции ее всегда простирались дальше границ сада.
– Ожидал я по возвращении увидеть на троне моего отца узурпатора, а увидел ребенка. – Вежливая улыбка едва тронула губы Рэндалла. – Здравствуй, племянник. Не желаю тебе долгих лет и благополучного правления, ведь я пришел за тем, что мне принадлежит.
Страх Гвинлледа я ощутила как свой, словно это мое сердце сбилось с удара, словно на мою шею легли ледяные пальцы, словно мой лоб усеял мелкий бисер испарины. Он помнил, помнил, как Рэндалл пытался убить его, как целил в сердце железной спицей – единственным, что, по древним поверьям, могло убить тварь из холмов.
– Если пришел за своим, – хрипло усмехнулся генерал, – то зачем же привел за собой сандеранцев? Или уже разделил меж ними земли наших лордов?
– То, что я им пообещал, никоим образом не затронет владения аристократов. Разве враг я народу моему?
Звучный голос Рэндалла разносился по залу и взвивался к сводчатому потолку, и руку даю на отсечение, нашлись среди слуг те, кто жадно нас подслушивал.
