Ливень начался ближе к ночи, тугие струи хлестали землю, градом стучали по крышам и мостовым, и море ярилось в ответ, поднимая волны все выше и выше. Изломанные молнии раскалывали небо, и от грохота грома звенели стекла, но среди какофонии бури я все равно слышала далекие отзвуки выстрелов и видела блеклые короткие вспышки со стороны порта.
Море швыряло огромный корабль сандеранцев, словно щепку, волны захлестывали за высокий борт, относя его все дальше и дальше от берега. Что могли противопоставить смертоносные пушки буре? Чем могли защитить от волн и водоворотов?
Вот что за сила спала в Гвинлледе, и снова и снова я возвращалась мыслями к той ночи над его колыбелью и спрашивала себя: не зря ли остановила руку Рэндалла? Шрам на ладони откликался на раздумья долгой и ноющей болью.
Перед тем как Гвинллед запер меня здесь, я сказала:
– Даже если ты защитишь Каэдмор, разве хватит тебе сил на весь остров? Портов много, они высадятся в другом и прожгут дорогу себе до самой столицы. Разве не жаль тебе горожан и селян? Ты обрекаешь их на смерть.
– Если они любят своего короля, то почтут за честь умереть, а не жить под пятой захватчиков. – Он даже не опустил взгляда, и осознание собственной правоты горело в его глазах жутким костром, таким же темным, как и фанатизм лорда Вильгельма. – Если же нет – то какое мне дело до их жизней?
Взвесив тысячи жизней подданных и свою, он выбрал себя так же, как это сделал Рэндалл, когда выбрал не смириться с изгнанием, а привести войско Сандерана на наши берега. Так выбрал бы любой простой человек, и никто не посмел бы его осудить. Но меня отравили мои же сказки и старые легенды, их древняя красота проросла во мне, заставив мерить все мерой давно уже устаревшей.
Выбирая между жизнью короля и тысячами жизней подданных, я выбирала их. И хочется верить, что Мортимер, последний истинный король Альбрии, выбрал бы так же.
Я не удивилась, когда скрипнула внизу дверь башни и белые отсветы фонаря замелькали по стенам. Как когда-то я пришла за Рэндаллом, кто-то должен был прийти и за мной.
Но меньше всего я ждала, что это будет Кейтлин, старая Кейтлин, неотлучно оберегающая Гвинлледа с его самого первого дня.
– Я скорее ждала, что ты принесешь мне яд, а не дорожный плащ. – Шутка вышла дурная, но Кейтлин все равно улыбнулась.
– Я знаю, что у тебя на сердце, королева, и не могу тебя винить. Может, только ты и способна еще спасти маленького короля.
– Спасти? – коротко рассмеялась я, и горький смех быстро замолк, оборвавшись кашлем. – Сейчас я ему желаю лишь смерти!
– Иногда только так можно уберечь от ошибок столь злых, что и жизнь дальнейшая, и неблагое посмертие окажутся мукой.
Я всмотрелась в нее, в тени, текущие по лицу, словно вот-вот облик старой няньки сгладится и растает, открывая под собой нечто иное, но, когда уже глаза мои различили дрожащее марево и тонкие черты дивных соседей, я трусливо отвела взгляд. Мало ли что померещится в полумраке.
– Ты должна знать, королева, никого он к себе не подпустит. – Она повела меня вниз, и голос ее столь же верно указывал мне путь, как и свет фонаря, но и следовать ему было столь же страшно, как и лететь в огонь. Но разве иное мне оставалось? – Никого, кроме тебя. Твоя любовь всегда была ему желанней прочих, а потому и предательство твое ударило сокрушительней. Но если ты принесешь к его ногам дары и мольбы о прощении, он с радостью примет их, своим же предчувствиям не веря.
У застекленного перехода во дворец она оглянулась, и глаза ее, черные, как беззвездная ночь, более любых слов сказали мне, кто она есть, кто все эти годы ходил по дворцу рядом со мной.
– Но даже у тебя будет только одна попытка, королева. – Слова ее текли туманом и вплетались в мои мысли, и не могла я уже понять, вправду ли говорит со мной Кейтлин или мои раздумья звучат ее голосом. – Будь милосердна и подари ему смерть от твоей руки прежде, чем он погубит всех нас.
– Как же я смогу это сделать? Он не потерпит оружия в моих руках, особенно сейчас.
Грустная улыбка скользнула по ее губам, вновь возвращая облик старой усталой женщины, слишком мудрой, чтобы быть доброй.
– О, ты знаешь это и сама, не так ли? Поднеси ему в дар то, что он жаждет более всего на свете, то, в чем прежде ты отказывала ему. А уж как обратить дар в оружие – то подскажу не я. Но где искать совета – тоже тебе ведомо.
Она набросила теплый плащ мне на плечи и осталась в дверях, но долго еще я ощущала ее присутствие за своим плечом.
Я действительно знала, у чего можно испросить совета, и цена меня уже не пугала. Лишь бы хватило времени – до матушкиного сада путь не близкий. А потому мне нужен конь, быстрый и бесстрашный, чтобы нестись сквозь бурю, и выносливый, чтобы не пасть посреди вересковых пустошей.
Но у конюшен меня уже ждали.
Он шагнул навстречу, и молния отразилась в мече, бессильно опущенном к земле.
– Прости меня, королева. – Хриплый голос генерала вплелся в шорох и звон ливня. – Я не могу ему противиться. Но и смотреть, как моих людей гонит он на гибель, не могу!
В темноте не различить было лица лорда Родерика, но я читала его легко, как книгу при чистом утреннем свете: чары подтачивали и ломали его волю, но не могли сломить верность генерала своим воинам, верность, на которой возрос он, на которой стоял он.
– Он велел не выпускать тебя, не позволять тебе покинуть дворец. – В левой его руке коротко блеснул кинжал. – Его воля сильнее, и это… ужасно. Ужасно не принадлежать себе.
Молния сверкнула над его головой, осветив лорда Родерика – усталого, сгорбленного… протягивающего мне кинжал рукоятью вперед.
– Ты единственная, кто сохранил разум, недобрая королева. Только ты можешь хоть что-то изменить. Ты должна уйти.
Рыдания комом подступили к горлу, не давая вздохнуть. Я понимала, о чем говорит он, о чем просит, но разве могла я сделать это? Разве могла я убить – собственными руками? Когда я приняла кинжал из его рук, пальцы дрожали.
– Простите меня, генерал, – беззвучно шевельнула я губами.
Он был верным слугой престола и хорошим человеком, он заслуживал быстрой и легкой смерти, верного удара, но руки мои были слабы и никогда прежде не держали оружия. Я била по наитию, в грудь, но руки дрожали, и лезвие едва распороло камзол. Тяжелая ладонь генерала легла поверх моей, надавила, направляя лезвие, и темная пена выступила на его губах, и кровь обагрила мне руки, и меч со звоном упал на плиты двора.
Я осталась с ним, пока не погасли глаза, пока тело его не сделалось пустым и чужим. Разве такой смерти ты заслуживал, лорд Родерик? Разве справедлива такая расплата за твою верность?
Ливень омыл лезвие кинжала, и вновь оно блестело ярко и чисто. Я забрала его с собой.
Как память.
Как наказание.
