Когда боль стала нестерпимой и я покачнулась со сдавленным стоном, Деррен обхватил меня за плечи, отвел в сторону, бормоча что-то бессмысленное и утешительное. Он споро перетянул мое запястье чистым носовым платком, и на ткани тут же проступили алые пятна. В стороне, за камнем, там, где чудился мне Ольховый король, стояла Маргарет. От близости открытой крови она трепетала подобно травинке.
– Прости, – шептала она, – я так не хотела тебе говорить. Я так надеялась, что все обойдется.
Я утешила ее слабой улыбкой. Милая сестра и сейчас, перешагнув за грань миров, оставалась по-детски наивной. Я не хотела ее разочаровывать.
Деррен увел меня в дом и там обработал порезы, и я едва сдерживала крики за стиснутыми зубами, когда он промывал раны отваром трав, который принесла Грайне. Огонь кипел в крови и путал мысли, и одна из них возвращалась снова и снова – слишком мало крови я отдала. Нужно еще.
Моя ладонь до сих пор плохо сжимается из-за старых рубцов, натягивается кожа, и вспыхивает боль, напоминая о тех днях, о тех бесконечных днях, когда я ходила к мертвой яблоне и сидела у ее корней, глядя, как кровь уходит в землю.
Сначала я растравляла раны на ладони, но скоро поняла, что этого мало. Тогда я стала надрезать вены над сгибом локтя, и Деррен ругался сквозь зубы, накладывая жгуты и останавливая кровотечение. Накатывала слабость, и я долго сидела на земле у корней, задрав голову, наблюдала, как медленно оживает древнее дерево, как наливается соками, как набухают его почки.
Но октябрь приблизился к половине, и ни листка не появилось на ветвях, ни цветка. На руках моих же живого места не осталось, и, хоть Деррен и раздобыл для меня и свежее мясо, и сочную печень, и красное вино, слабость становилась сильнее. Грайне приносила отвары трав – из шиповника, из красного клевера, из крапивы, щедро сдобренные чарами, но и они помогали мало.
В день, когда первый листок распустился на нижней ветви и сразу же под моим взглядом увял, я разрыдалась, и слезы куда щедрее увлажнили землю, чем кровь. Дикий, отчаянный ужас накатил на меня тогда – что я так и останусь, холодная, обескровленная, под корнями дерева, что так и не смогу ничего исправить, никому помочь.
Что смерть моя будет напрасна.
Когда высохли слезы и под повязкой скрылся порез, рядом со мной опустилась Маргарет.
– Джанет, ты же понимаешь и сама, что этого мало.
Я не отвечала. Зачем тратить слова на то, что и так очевидно?
– Наша семья должна вернуть свою ветвь, – тихо продолжила она, не глядя в мою сторону. – Боюсь, договор требует жизни, а не крови. Жизни одной из нас.
Знал ли наш предок, что обещает убить ребенка, если нарушит договор? Тогда меня это волновало мало, а удивляло еще меньше. Древние нравы нашего народа были не менее жестоки, чем законы.
– Я… я уже не могу. – Она сдавленно всхлипнула, и сверкающие слезы побежали по ее щекам. – Прости, о, прости меня! Он знал, что я могу умереть в расплату, знал и потому предложил мне стать одной из них – чтоб оградить от договора, чтоб защитить.
– Это хорошо, Маргарет. – Каждое слово требовало огромных сил, но слезы сестры разрывали мне сердце, и я не могла ее не утешить. – Он поступил правильно. Не ты должна расплачиваться за наши ошибки.
Она замолчала. Даже дыхания ее не было слышно, и если б я закрыла глаза, то и вовсе могла бы подумать, что осталась одна.
– Но и ты не должна.
Она обернулась, и глаза ее впервые сделались темны, как море в бурю, а губы сжались в тонкую линию.
– Элизабет нарушила договор.
Я прикрыла глаза: усталость накатывала волна за волной, утаскивая меня все глубже и глубже в темноту и покой забвения.
– Ты никогда ее не любила. Но я ошибок сделала не меньше. Пусть яблоко растет из моей крови – разбудить Гвинлледа смогут и без меня.
А я отдохну – в темноте и тишине, где не будет ни страхов, ни сомнений, ни сожалений, ни выпивающей последние силы вины.
– Нет! – Она встряхнула меня, и от ее прикосновения боль молнией прошила мое тело. Распахнув глаза, я встретила ее взгляд, и ужас плескался в нем. – Нет… Нет, пожалуйста, даже не думай. Так будет хуже.
Я долго смотрела в лицо ее, в потемневшие глаза, и молчала, не спрашивая ни о чем. Тогда я знала и верила в одно – она теперь дивной крови, а значит, не может лгать.
– Хорошо. – Разговор отнял последние силы, и темные точки мельтешили перед глазами. – Пусть будет Элизабет.
Я никогда не любила выносить приговоры.
7
Грайне гладила меня по волосам и шептала:
– Ты все решила правильно. Ты нужна нам – ведь если Гвинллед кого и послушает, то только тебя.
Три дня я лежала без сил, сломленная своим же решением. Деррен отбыл, унес тайными тропами послание сестре с просьбой о приезде – почти слово в слово повторяющее то, что она прислала мне когда-то.
«…Я прошу тебя не как министра, но как сестру – приди ко мне, ибо от этого зависит то, что важно для меня, важно для нас обеих…»
Я надеялась, она придет. Грайне вплела в мои слова чары, подавляющие волю, Деррен обещал, что Элизабет получит письмо еще до исхода недели. Мне оставалось только ждать – ненавидеть и изводить себя несбыточными планами все изменить. От мыслей, что кровь сестры запятнает мои руки, становилось тошно.
Сколько крови ты просишь, Альбрия, словно и сама ты плод, что лишь из крови вырастает?
Элизабет и вправду приехала – и снова не одна. Солдаты, что сопровождали ее, были мрачны, как море перед бурей, и в этот раз было их куда больше.
– Дороги не спокойны, – поморщилась она, когда я проводила ее в трапезную, к накрытому столу. – Мятежники совсем лишились страха, и я подозреваю, что кто-то поддерживает их. Его величество считает, что это Гилбрейты… и не желает слушать меня, что им такая затея не по карману. Уже не по карману.
О Рэндалле она говорила с раздражением, даже не пытаясь это скрыть. Блюда на столе она окинула равнодушным взглядом и потянулась к нарезанной дольками груше, самому сладкому десерту, который ныне мы могли себе позволить. Для хозяйки старая кухарка расстаралась: запекла речную рыбу в сметане, потушила кролика с овощами и травами, испекла хлеб, пышный и ароматный, вкуснее, чем на Ламмас. Нынешняя трапеза была для нас праздником – и жуть пробирала, что предназначалось ей стать поминальной.
– И кто же, по-твоему, им помогает?
Она остро взглянула на меня поверх тарелок и графинов:
– Тебе и впрямь это интересно?
– Нет, – честно ответила я, и она успокоилась, снова начала лениво изучать предложенные блюда. Неужели подумала, что я вызнать у нее что-то пытаюсь?
– И они к тебе не приходили? – Грайне, двигаясь плавно и грациозно, наполнила наши кубки вином, но Элизабет даже не взглянула в ее сторону. – Свергнутая королева – ценный союзник для тех, кто жаждет власти.
