Вскоре выстрелы стали реже, а крики громче, но быстро стихли и те и другие. Меня все еще колотило от холода, когда яростным пламенем, лизнувшим каменные своды потолка, вспыхнули факелы. У моих ног лежал один из воинов, немолодой уже, тронутый сединой. Я помнила, он добрее прочих смотрел на меня и готов был помочь, если я оступалась.
– Ты в порядке, недобрая королева? – Гвинллед спустился, осторожно ступая меж багряных пятен, сжал мои ладони. Через силу я кивнула, взгляд снова и снова возвращался к мертвецу.
Это судьба его, судьба воина, и сам он, верно, иной и не желал бы. Не горевать следовало, а вознести молитву Охотнику, чтобы отметил он храбрую душу и даровал ей величайшую честь – место с собою рядом в Дикой Охоте.
Но я не могла. Я смотрела в строгое даже в смерти лицо – и видела Деррена, в грязи и крови на черной земле. Гвинллед легко провел ладонью по моей щеке, и слезы замерзли, так и не пролившись, холодом ужалили глаза, и я зажмурилась. А когда открыла их, смахнув с ресниц колючую влагу, Гвинллед уже склонился над мертвецом, провел кончиками пальцев по испачканному кровью лицу, опустил веки – в последней дани уважения.
Кровь осталась на его пальцах, и испарина бисером усеяла лоб. Он дышал рвано, до белизны сжав губы, но все же человеческого в нем было не меньше, чем дивного, и чужая кровь его не жгла.
Еще двое пали в коридоре, позволив остальным подобраться к стрелкам на длину меча. Им мы тоже закрыли глаза – настоящие почести им воздадут потом. Мертвых сандеранцев мы и взглядом не удостоили, и Гвинллед легко перешагивал их, следя лишь затем, чтоб не замарать сапоги в их крови.
Мертвецы устилали его дорогу к короне. Свои и чужие.
И потому был он бледен, куда бледнее, чем обычно, и снежная белизна кожи сменилась пепельной серостью.
Поворот, за ним еще один. Я не сомневалась – в спальне искать бесполезно, нет, Рэндалл встретит нас во всеоружии… или хотя бы во всем блеске власти. Если бы тронный зал оборонять было проще, он остался бы там.
Перед кабинетом стояло всего двое солдат, синие мундиры Сандерана издали бросались в глаза. Спокойно и равнодушно они следили, как мы приближаемся, как мелькают окровавленные мечи в свете факелов, как тьма и холод ползут за нами. Они и не думали сражаться, шагнули в стороны, пропуская нас к дверям.
Это ловушка, колотилась вместе с сердцем единственная мысль.
И приманка в ней – корона.
Ветер хлестнул в спину, раздул огни факелов, но в шаге от сандеранцев исчез, словно на стену натолкнувшись.
Тускло блестели пуговицы мундиров, значки королевской стражи на груди, знаки отличия на эполетах – холодное железо. И столько его было, что любые чары умирали рядом с ним – куда там моему кольцу!
Один из стражей коротко мне поклонился:
– Его величество ожидает вас, леди. Проходите, вы и ваш спутник. Охрана пусть ждет здесь.
Если это и ловушка, то смысла ее мне не понять. Еще шестеро воинов оставалось с нами, и сандеранцы подпустили их близко, слишком близко, чтобы ружья могли их спасти. Но солдаты и не опасались нападения, словно весь мятеж, весь переворот не стоил их внимания.
Какая им разница, кто носит корону, если хозяин у острова один?
Сандеран.
Я стиснула кулаки и первой вошла в кабинет, распахнув створки. Рэндалл стоял у окна, к нам спиной, даже не обернулся, пока двери не захлопнулись позади нас. Множество свечей горело вокруг, жарко дышал камин, сквозь матовые стекла молочно белели огоньки лампад.
И железо, железо повсюду. Простое и холодное, и даже я его чувствовала, как легкое стылое дыхание в лицо, запах могилы и мертвого леса. Запах страха.
– Здравствуй, моя Джанет.
– Не могу пожелать тебе того же, Рэндалл.
13
Он обернулся, и я едва подавила крик. Да, седина щедро коснулась моих кос и горе оставило след на лице, но время к Рэндаллу оказалось куда беспощаднее, словно и оно ему мстило за все мучения Альбрии. Он осунулся, кожа туго обтянула скулы, глубокие морщины врезались в лоб и щеки. Но всего страшнее были глаза – пустые и холодные, как пепелище, развеянное ветром.
Хриплый голос, резкие и нервные жесты – все выдавало то, в каком кошмаре он жил последние годы. В кошмаре, который сотворил сам.
Против воли жалость шевельнулась в груди.
Но в этот раз я не хотела жалеть чудовище.
– Проходи и будь моей гостьей. – Он улыбнулся, но улыбка не осветила его лицо или глаза, только губы растянулись, и в мелких трещинках на них выступила кровь. – Ты и твой мальчишка.
Гвинллед склонил голову к плечу и прищурился.
– Я все еще могу убить тебя, дорогой дядюшка, и не важно, сколько холодного железа ты на себя надел. В конце концов, ты человек, ты хрупок. Достаточно будет свернуть тебе шею.
Рэндалл усмехнулся, и едва заметная тень веселья промелькнула в его глазах.
– Ты дурно его воспитала, моя Джанет. Разве так полагается убивать королей? Есть методы куда достойней – десяток ножей в спину, яд в вино, шкатулка в висок.
– Почему ты приказал пропустить нас? – я перебила его, не желая вновь запутаться в паутине хитрых речей. – Неужели ты еще на что-то надеешься?
– Нет. – Даже тень смеха слетела с лица Рэндалла, и он вновь отвернулся к окну. – В том-то и дело, что уже не надеюсь. Так зачем множить смерти? Я, похоже, и так принес их больше, чем следовало бы хорошему королю.
Горечь, что звучала в его словах, была столь сильна, что на миг мне почудилось, что вина – так хорошо знакомое мне ядовитое чудище – и его неустанно гложет. В памяти вспыхнуло уже знакомое сродство вины, которое сблизило нас когда-то после смерти Гленна, и сердце откликнулось глухой тоской.
Нет, я не должна верить ему, не должна его жалеть!
– Взгляни, моя Джанет, – бросил он через плечо, – как горит Каэдмор, как огонь подбирается к складам наших синих друзей… Скоро он доберется до них, и салют поистине праздничный ознаменует смену власти. Так если я могу уберечь хотя бы пару жизней, разве не стоит этого сделать?
Далекие алые отблески взмывали к небу, и призрачный жар дохнул мне в лицо… Нет, это кровь прилила к щекам! Слишком далеко полыхал огонь, чтоб меня опалить. Хоть я и видела, что до складов пламени еще далеко, но сердце колотилось все громче и громче, словно считаные мгновения отделяли от яростной и жестокой смерти тысячи горожан, которых мы так легко подтолкнули к вооруженному бунту.
Но все мы знаем, как быстры могут быть осенние пожары.
– Жаль, ты не видела их города. – Рэндалл продолжил говорить, тихо, словно сам с собою, хоть и обращался ко мне. Словно не в первый раз уже так беседует со мною – не ожидая ответа, не видя глаз, не чувствуя присутствия. – Они огромны и величественны, они торжество Сандерана, торжество человека. Камень, выстлавший дороги, самоходные повозки, огромные многоцветные окна, слова, способные за миг преодолеть огромные расстояния. Блеск, порядок и чистота. Я хотел Альбрии того же. Разве дурного я хотел? Чтобы она стала сильной, чтобы она шагала дальше, чтобы наши люди не ждали милости от природы, но всегда были сыты. Я хотел лучшего. И вот к чему это привело. Верно, и ты хотела лучшего, когда выбрала отдать корону мне?
