Она посмотрела на меня с непониманием – по ее лицу было видно, что она понятия не имеет, о чем я говорю.
Чувствуя, что упираюсь в непробиваемую стену, я начала дрожать от нервного озноба. «Все бесполезно, – пронеслось в моей голове. – Все это бесполезно…»
– Те слова, которыми ты меня обзывала? Даже на людях, на глазах у моих друзей – ты помнишь их?
Мать все еще смотрела на меня с пустым выражением глаз.
– Как ты бросалась всем, что попадало тебе под руку? Как ты устраивала гневные истерики, когда я возвращалась из школы?
Потупив взгляд, мать смотрела в пол. Она все еще не понимала, о чем я говорю.
– А как ты сказала мне, что я не твоя дочь, – помнишь? Ты хотя бы представляешь, что я чувствовала в тот момент?
Я всматривалась в ее лицо в поисках хоть какого-то намека на воспоминание. Ничего. Мы сидели в тишине. У матери не было ответов для меня – и я была растеряна.
Наконец она заговорила:
– Я так многого не помню… У меня была шоковая терапия. И не один раз… Я помню только, что мне было очень тяжело. – Затем она сделала долгую паузу и заговорила медленно и осторожно: – Если бы я была здорова, я бы никогда, никогда не обидела тебя. Ты моя дочь, и я всегда любила и буду любить тебя. Я люблю тебя больше всего на свете. Но почему-то… Я… Я не помню. Я не помню, что я делала. Мне очень жаль. Прости меня, пожалуйста.
Я посмотрела ей в глаза и увидела ее замешательство. Она призналась в том, что не осознавала, что делала. Это был единственный доступный ей способ попросить у меня прощение, за всю ту боль, которую она мне причинила.
Я смотрела на нее и больше не видела матери-монстра. Вместо этого я видела глубоко опечаленную, уставшую женщину, смиренно сидевшую передо мной.
Так мы с мамой пришли к тихому пониманию, что я никогда не смогу забыть того, что она сделала со мной, а она никогда этого не вспомнит. Но это открытие научило меня прощать. Я осознала, что есть огромная разница между прощением и забвением. Я простила маму в тот день. Я научилась принимать во внимание, через что ей самой пришлось пройти и как это мучило ее – яркую, творческую, веселую женщину, боровшуюся с болезнью, которая способна была уничтожать отношения, семью и самих людей, которые от этой болезни страдали.
Двадцать с лишним лет спустя моей маме было восемьдесят семь, и она умирала. Я заснула у ее постели, но затем проснулась от ее крика.
– Кэт! – закричала мама.
Я проснулась от ее резкого крика и бросилась к ней.
– Кэт! Я люблю тебя! – прошептала мама, и это были ее последние слова.
– Я тоже люблю тебя, мама. Спасибо тебе за все…
Искреннее извинение
Ребенку нужен не столько хороший собеседник, сколько хороший слушатель.
– Роберт Броулт
Я окинула взглядом приемный покой больницы и, тяжело вздохнув, в который раз подумала: «Нет, похоже до нас очередь дойдет еще не скоро». Мой восьмилетний сын сидел рядом со мной, и я время от времени прикладывала к его лбу пакет со льдом. Но все это были пустые действия – Люку нужен был врач, и как можно скорее! Рана на его лбу была глубокой, но хорошо хоть кровь из нее больше не лилась.
Я откинула со лба влажные волосы Люка и попыталась разъединить слипшиеся от засохшей крови пряди.
– Мам, не нужно, – сказал сын. – Давай я сам буду держать лед.
Его лицо было в слезах, но он держался мужественно.
– Ты уверен? – спросила я, стараясь говорить спокойно, чтобы он не заметил, что я тоже вот-вот расплачусь.
– Да, – кивнул Люк. – Мне уже не так больно.
Я отдала ему пакет, и он приложил лед ко лбу. Да, у Люка это получилось гораздо лучше.
Мы оказались в больнице, потому что одноклассница Люка бросил в него камень во время переменки, когда сын неожиданно выбежал из-за угла школы. Учительница сразу позвонила мне, и когда я приехала, то обнаружила Люка у нее на коленях – учительница обрабатывала ему рану и утешала. Сама она тоже чувствовала себя ужасно из-за этого происшествия, но я знала, что ее вины в случившемся не было.
Когда мы наконец попали к врачу, сыну наложили четыре шва. Люк держался молодцом – ни разу не заплакал в течение всей этой процедуры. Следующие два дня его глаз был заплывшим, Люк не мог им видеть. Верхнее и нижнее веки были черно-лиловыми от огромного синяка. Я не могла без боли смотреть на лицо сына – мне было ужасно жаль его, но я понимала, что ничем помочь не могу. Я чувствовала себя очень неспокойно, нервы были на пределе. Ночью я не могла уснуть, да и днем все валилось из рук – я все время накручивала себя, представляя ужасные картины: что, если бы сын потерял глаз? что, если бы у него случилось сотрясение мозга? Врач заверил меня, что с Люком все будет в порядке, но моим взвинченным эмоциям слов врача было недостаточно – страхи буквально атаковывали меня, я не могла с ними сладить. А уверения врача, что «все обойдется», я в расчет не брала – не могла полностью полагаться на его слова.
Через какое-то время мой страх превратился в гнев. Я была зла на девочку, которая бросила в Люка камень. О чем она только думала? Разве можно бросать камни в людей?! Что у нее за родители, раз так ее воспитали?
Директор и учительница Люка, озабоченные его самочувствием, позвонили мне в тот же вечер, как мы вернулись из больницы. Директор предоставила мне данные своей страховки для оплаты медицинских счетов и сказала, что Кэти, девочка, которая бросила в Люка камень, очень расстроена и тоже чувствует себя ужасно. Директор заверила меня, что разговаривала с Кэти и ее мамой. Вся их семья сильно переживает из-за того, что произошло. И еще директор сказала, что Кэти хорошая девочка и раньше ни в чем таком не была замечена.
– Могу ли я еще что-то для вас сделать? – спросила директор.
– Ну просто постарайтесь, чтобы Кэти поняла, что больше так делать не следует, – сказала я. – Напомните ей, что опасно бросать камни в людей.
Директор заверила меня, что поговорит с Кэти еще раз, и я почувствовала себя получше.
Я заметила, что, когда Люк начал выздоравливать, мой гнев тоже стал стихать. Через несколько дней, хотя у него все еще были швы, он почти пришел в норму. Отек сошел, и черно-лиловый синяк под глазом исчез.
Все время, пока сын восстанавливался, я думала о нем и Кэти. Я хотела защитить сына, но и с Кэти бы я желала обойтись справедливо. Я знала эту девочку. Она действительно была милым ребенком. Как мне позже объяснила учительница, происшествие это произошло совершенно случайно. Это было нелепое недоразумение. По словам Кэти, она увидела камень, торчащий из земли, и обеспокоилась, что другие дети споткнутся об него. Поэтому она вытащила его и хотела отбросить в сторону. Но как раз в этот момент Люк и выбежал из-за угла.
