Я тихо кашлянул.
– Чего ты не понял? – тут же отреагировал дед.
– На Екатерину Семеновну надели венок не из железных одуванчиков? – уточнил я.
– Ты меня каким местом слушаешь? – вздохнул старик. – Вот молодежь пошла! Русским языком говорю: украсили венком! Павел его из дома привез! Редкой красоты вещь! Золотой! Аж горел в храме, бабульки рты поразевали. Ну, словно дочки князя украшение! Немереных денег стоило! Варвара Сергеевна, регент хора церковного, прямо спросила: «Павел Иудович, вам не жалко эдакую ценность да в могилу?» Он ее поправил: «Александрович я. – И ответил: – Вещь принадлежала Кате, она очень диадему любила. Украшение баснословно дорогое. Жена в последнее время часто мне говорила: «Если скончаюсь раньше тебя, похорони меня в красном платье и в моем любимом венце». Я просто выполнил волю покойной».
– Воры украли диадему? – на всякий случай уточнил я.
– Ироды! Креста на них нет! – разбушевался Георгий Васильевич. – Мародеры! Когда старушки наши по домам расползлись, я Павлу посоветовал: «Сходи в полицию, заяви, что могилу разорили». Он рукой махнул: «А толку? Диадему не вернут». Я начал настаивать: «Вдруг узнают, кто спер ценность?» Павел голову опустил: «И чего? Жена моя оживет, когда имя-фамилию подонка вычислят? Да и так я примерно в курсе, кто затею организовал. Свои, родные! Не чужие-пришлые!» Я аж вспотел. «На сына думаешь?» Миронов так скривился, словно уксусу глотнул. «Нет. Он мать уважал, любил. Марфа, невестка, тоже не воровка. Вот сестра ее, Евдокия, та еще штучка с ручкой! Она своих родителей ненавидит. Ничего плохого они ей не сделали, только добро девка от отца с матерью видела. А дочурка на самых близких ополчилась после того, как с колдуном жить стала».
Георгий Васильевич перекрестился.
– Вона как! Мужик-то – ведьмак! Ну и грех на Евдокию лег, такой только молитвой сердечной да делами благими искупить можно. Павел очень за родителей невестки переживал и боялся, что сожитель ее сестры порчу на Марфу наведет. Сейчас могила Екатерины у меня на особом присмотре. Утром-вечером всегда туда хожу проверяю. М-да!
Старик замолчал, а я понял, о чем он думает, и заговорил:
– Всех покойных женщин Лычкова хоронят с венками, их делает местный мастер?
– Захар у нас теперь не живет, – ответил дед. – Как только родители скончались, он уехал в Каменск, тот поближе к Москве. Женился, занимается кузнечным делом. А зачем он тебе?
Я помедлил пару секунд и решил откровенно поговорить с дедом.
– Жительниц Лычкова и тех женщин, которых на вашем погосте хоронят, всегда украшают венком из железных одуванчиков?
– Да, – подтвердил Георгий, – традиция такая.
– Какая? – не понял я.
Рассказчик взял телефон.
– Зойка, чего поделываешь? Добеги до меня. Потом доубираешься.
И пояснил мне:
– Сейчас наша справочная служба прискачет.
Не успел хозяин договорить, как в комнату вошла стройная женщина. Если судить по фигуре, то ей лет двадцать пять можно дать, но при взгляде на лицо становится ясно: вновь прибывшей около семидесяти.
– Добрый день, мальчики, – весело произнесла она. – Зачем я вам понадобилась?
– Иван Павлович, детектив из Москвы, приехал, – завел Георгий, – ты у нас главная по традициям, расскажи ему про венок. И про племянника своего Захара. Неохота мне о нем докладывать, хорошего ничего не знаю и не сплетник я.
– Ой! – рассмеялась гостья. – Смешно слышать, Гоша, ты языком, как корова хвостом, машешь, ширь-пырь, навоз летит в разные стороны. Ничего дурного о Захаре сказать нельзя. Ума у тебя нет, всем слухам веришь. Натрепала Надька, что Нинка, внучка ее, от Захара родила, а тот малыша не признал. Враки это. Вместо того чтобы сейчас из себя молчуна изображать, спроси: «Зоя, правда, что Надежда болтает?» Нет, Георгий Васильевич, брешет она. В подоле Надежде внучка малышку принесла. С кем переспала? Да с Вадимом, а тот женат на дочке начальника из Москвы. Чиновный тесть зятя не тронет, а Нинке руки-ноги оторвет за то, что с мужем его дочери шашни затеяла. Вот и набрехала Надежда тебе про Захара. С какой целью? У тебя язык без привязи, по всему городу весть разнесешь, от кого ребенок у Нины. И ты ожидания Надюхи оправдал! Георгий Васильевич, разлюбезный ты наш! Мозг в розетку воткни и заряди. Захару сколько лет? Двадцать? Или, может, тридцать? Ан нет! Старше он, семью имеет, жену любит! Такие, как Нинка, ему зачем? Тебя, балбеса, Надька в своих интересах использовала, чтобы ее внучку-шалаву не прибили. Да у Надюхи ума, как у тебя, не сообразила, какой возраст у Захара. А вот то, что Георгий Васильевич всему Лычкову растреплет, что Захарушка ребенка девке сделал, она сообразила. Уж кому-кому, а тебе молчать про других надо. Татьяна, сестра твоя двоюродная, при коммунистах в подпольном публичном доме работала. В каждом дому по своему кому. У всех есть родня разная. Решил меня Захаром попрекать? Про Таньку свою вспомни, которая под каждого с деньгами ложилась. А сейчас благотворительница, в платочке на службах стоит, вся такая правильная.
Георгий поджал губы, но промолчал.
Зоя посмотрела на меня.
– Иван Павлович, если правда той историей интересуетесь, то пойдемте ко мне домой. Не хочу сейчас с Георгием рядом сидеть. Дурак он!
Глава двадцать девятая
– Чайком угостишься? – спросила Зоя.
– Спасибо, Зоя, – поблагодарил я. – Простите, не знаю, как вашего отца величать.
– Федором его звали, – ответила пожилая женщина. – Хоть за восемьдесят мне закатило, я к отчеству не привыкла, окликай по имени. Иван Павлович…
– Так не пойдет, – остановил я собеседницу, – зовите меня просто Ваня. Чай с удовольствием выпью. Неужели вам за восемьдесят? Думал, семидесяти нет.
– А ты дамский угодник, – подмигнула мне Зоя.
Она водрузила в центр стола блюдо с ватрушками и похвасталась:
– Сама пекла, у меня лучшие в округе плюшечки. Налетай!
Толстые куски дрожжевого теста, в которое завернули кислый творог, не являются моим любимым лакомством. Но надо наладить контакт с Зоей.
Я взял одну ватрушку, положил ее на тарелку и спросил:
– Можете объяснить мне, почему женщин городка Лычкова хоронят в венках?
Зоя налила в мою чашку черную заварку, не разбавила ее кипятком и тихо засмеялась.
– Жора тебе небось предложил компот с салатом? Швырнул в одну кастрюлю оливье, залил сладким варевом и угостил?
– Вроде того, – улыбнулся я.
– Неплохой он мужик, – продолжала Зоя, – честный, не пьет, не обманывает. Но дурак! Три класса в школу отходил, потом умер отец у них. Клавка осталась одна с семью детьми. Жорка старший. Родители ничего делать не умели, только детей ловко мастерили. Вот мать Георгия на хозяйство и поставила, на школу его наплевала. Ну и выросло что росло. Жорик добрый, внимательный, рукастый, всю жизнь в Лычкове, нигде не бывал, ничего не видал, на мир сквозь телевизор глядит, всему верит, что там показали или сообщили. Вот спросишь ты: «Можно я своего младенца Георгию Васильевичу дам?» Отвечу тебе: до двух лет малышу лучшей няньки и не найти. А вот потом забирай ребенка, потому как от балды глупостей наберется! Он сообщил тебе про царицу? Монголо-татар?
