Лариса Игоревна, буквально отодвинув Алину своей сумищей, с порога принялась стонать, как ее обманули в каком-то магазине. Сбросила растоптанные босоножки и без зазрения совести сунула ноги в папины тапки. Села по-хозяйски на кухне, привычно бухнув свою грязную сумку прямо па чистый стол, и оглянулась на стоящую на плите кастрюлю. Обычно мама сразу начинала суетиться, доставать посуду, но сейчас была слишком расстроена, да и Алина ее опередила.
Точнее, не Алина.
— А терпеть тебя не могу! Йой, ёшки-ёшки-ёшки-йой! А ничего ты не получишь, дурачина! Тпру-у, пру-у. Кто сыну водку покупал, чтобы он жену пьяный бил? И вот, и вот, и вот они тебя ненавидят теперь. Дурачина! Не дадут тебе здесь жрать, к другим иди. Надоела ты мне! Теперь я здесь заместо тебя командую. Бз-з-з! И что у бабки ихней сперла — верни. Ишь, унюхала, что хозяина нет. Давай, ври, что к полюбовнице умотал, ври. И вот, и вот, и вот, а мы послушаем. Бз-з-з! Давай, ври, что дочка никудышная, никто не позарится. Давай, дурачина, что ж молчишь? Соседям-то только что говорила, я ж слышала. Тпру-у, пру-у! А что ж этим не скажешь?
Лариса Игоревна застыла с раскрытым ртом. Я никогда в жизни не видел такого неподдельного ужаса на ее лице. Мне даже показалось, что она узнала Палашку, но возможно, я просто выдал желаемое за действительное. Потому что, как бы неприятно это ни звучало, мне понравилось, как Палашка обошлась с Ларисой Игоревной. Честно говоря, все, что она говорила, очень было похоже на правду.
— И ничего тебя не обманывали, дурачина! Сама обжулить хотела, Язык твой поганый что помело, и вот, и вот, и вот. Бз-з-з! Я Палашечка Ларисовна, старушке приписана. А я не боюсь!
Палашка мерзко расхохоталась. Было заметно, как тяжело Алине, как больно ей, не только физически, но и морально.
Мама побледнела и не знала, что делать: закрыть Алину в другой комнате? Придумать ей оправдание? Но какое? Действовать надо было быстро, пока противная тетка не опомнилась. Она начнет говорить гадости, Палашка еще больше разбуянится, и все в итоге закончится плачевно.
Сам себе удивляясь, я схватил грузную тетку под локоть и буквально поволок в прихожую, перекрикивая Палашку, которая уже насмехалась над маминой наивностью прямо ей в лицо:
— Лариса Игоревна, вам пора! Вот ваша сумка! Тапочки переоденьте! Всего хорошего!
Я быстренько захлопнул дверь прямо перед ее носом и замок запер.
— Эй, ты…
Язык не поворачивался обращаться к сестре по имени проклятущей гадины. Но она сразу поняла сама, что к чему. Алинино лицо неуловимо изменилось, превращаясь в Палашку.
— Ты Ларисе Игоревне ничего не делала? Не плевала никуда?
— Дурачина, не могу я плюватъ ей. Не ей, не ей! Пой, ёш- ки-ёшки-ёшки-йой! Терпеть не могу, фу-фу-фу!
Она вся сморщилась, будто не то противно с Ларисой Игоревной связываться, не то опасно.
Мама нервно щипала себя за мочку уха. Потом посмотрела на нас и тихо призналась:
— Бабушкино кольцо пропало. Я думала на Ларису Игоревну, но доказательств не было, и… Но так же тоже нельзя! Так неприлично! Она же теперь всем разнесет… И сын у нее не алкоголик никакой, я его знаю. И не бил он жену, это тоже ложь. Вот верить про кольцо, нет…
Глава десятая
Столкнулся на улице с Алинкиными одноклассницами. Чуть не задохнулся, так надушились. Они меня, конечно, сначала не заметили — громко обсуждали какую-то свою очередную тусу. Я еще подумал, что наконец сестра сходит повеселится, как раньше, хотя эти девахи мне совершенно не нравятся. Тоже мне, взрослые. Правда, со мной поздоровались, когда узнали, но про сестру вообще не поинтересовались, даже привет не передали. Ну и ладно. Вряд ли они мое имя помнят, может, и забыли, чей я конкретно брат.
Сестра опять сидела и смотрела на планшете какой-то фильм. Я теперь на планшет вообще не покушался, брал, только если Алине не нужен.
Она сжалась в комочек, чтобы поменьше места на кресле занимать, такая жалкая. Совсем на себя не похожа. Платок еще на голову нацепила, как сектантка какая-то. Меня это даже раздражать начало.
— Ты серьезно собираешься теперь всю жизнь сидеть дома? Разве твоя компания не удивится, что ты их кинула? Я как раз сегодня их видел.
Алина только собралась ответить, но, пока открывала рот, вылезла Палашка. Сестра никогда в жизни не призналась бы. Да я сам на ее месте ни в жизнь не сказал бы правду.
— Тпру-у, пру-у, дурачина! Нету у нее никакой компании. Никто ее не зовет, дурочку медленькую, бедненькую. Бз-з-з! И вот, и вот, и вот одна ходит допоздна, и вот, и вот сидит в рядах торговых заместо вечерок. Чтобы обидно не было. А стыдно ей, простофиле. Подруженция на парня променяла, а вот, а вот и нет компании. Тьфу! Дурачина, как ты. Завидно! Товарки все парами, а эта краля ломается. Мамки-папки пугается. Бз-з-з!
Пока ненавистная Палашка болтала, по лицу Алины из этих ужасных глаз с горизонтальным зрачком текли крупные слезы. С платком на голове она реально была похожа на какую-то старушку. Старуху… Как тогда ночью… Мне было одновременно и страшно, и жалко сестру, и удивительно, что она решилась на такой глупый обман. Но едва болтливая дрянь заткнулась, Алина жестом остановила меня, а потом, задыхаясь, прошептала:
— Не хочу это обсуждать. Просто молчи. Все. Лучше иди.
Ага, так меня и выставила.
— А чего ты тряпку эту повязала?
Алина странно посмотрела на меня и резким движением сдернула платок. Я от неожиданности не сдержался и издал какой-то непроизвольный то ли смешок, то ли всхлип. Моя старшая сестра побрилась налысо. То есть совсем под ноль. Как панк.
Но Алина не панковала и вообще раньше никакими радикальными поступками не отличалась. Ну пару раз красила прядки в разные цвета, и то отец этого не одобрил и долго бурчал.
Поскольку я ничего не говорил, только таращился, Алина, уже отдышавшаяся, привычным своим ехидным тоном поинтересовалась:
— Что, нравится?
— Неплохо, — честно признался я.
С волосами было как-то привычнее и симпатичнее, но так тоже ничего. Раз уж обрилась. Конечно, с еще не ушедшей с лица чернотой сестра выглядела прямо-таки готкой. Но это тоже было нормально. Можно даже прихвастнуть: моя сестра — гот! И все же зачем так радикально?
— Ты поэтому, что ли, не ходишь со своими?..
Алина быстро вытерла глаза платком и кое-как повязала его обратно вокруг головы, только теперь, к счастью, не по-сектантски, а как бандану. Зло процедила:
— Нет никаких своих. А в психушке все равно обреют, так что самое время привыкать. Недолго осталось.
