Алину, несмотря на жару, продолжало знобить, поэтому мама просто указала ей место у забора, где сестра все это время и простояла, безучастно глядя куда-то вдаль.
Когда последний пакет перекочевал к калитке, Касьяныч прощально приложил два пальца к козырьку кепки, причмокнул лошади и укатил не оборачиваясь. И сразу же, будто Касьяныч подал сигнал, из дома, у чьего забора мы выгрузились, появилась пожилая пара.
Классические бабушка и дедушка классического деревенского вида, каких и ожидаешь встретить в подобной местности. Хозяйка в выцветшем пестреньком халате с короткими рукавами, поверх него — фартук, испачканный, кажется, ягодным соком, на голове — обязательный платочек в мелкий цветочек. Так что Алина в своем платке выглядела среди местных очень орга
нично. Плюс ничего не выражающее, даже немного, я бы сказал, глуповатое лицо никак не выдавало в Алине городскую современную девушку, которая привыкла поднимать себе настроение походом в торговый центр.
Хозяин — такой крепкий невысокий дедок с отросшей щетиной уже на полпути к бороде, в кепке. Клетчатая рубашка с коротким рукавом была расстегнута до пуза, демонстрируя морщинистую, заросшую седыми волосами грудь. Спортивные штаны — с пузырями на коленях, а разбитые ботинки, как не преминула бы ехидно сказать Алина, будь она сама собой, «стильно завершали образ».
Понятно, что на маминых институтских и тем более школьных друзей хозяева были мало похожи, слишком старые. Поэтому мы с мамой не сговариваясь повернулись к Алине, судорожно соображая, как ответить на законно возникшие вопросы, но… Вопросов не последовало ни сейчас, ни позже. Если Алина о чем-то и догадывалась, то, видимо, старалась не показывать это, чтобы не спровоцировать Палашку. Я, кстати, очень удивлялся, что икотка так упорно не проявляла себя.
По двору ходили куры, бестолково кудахча. Собачьей будки не было видно, и кошачьи не шастали, то есть приступы из-за этого Алине не угрожали. А на кур Палашка почему-то не реагировала никак. Я вспомнил Кешку, и внутри болезненно сжалось. Только думаю, вряд ли деревенские куры просто так дадут себя сожрать какой-то там пришлой икотке…
За домом — грядки, небольшой яблоневый сад, ягодные кусты, сараюшка-курятник и дальше, к заднему забору, небольшая избушка, как потом выяснилось — банька.
Бабушка Лидия Павловна (которую все звали Лида Пална) и дед Михаил Семенович (он же Михал Семеныч) предоставляли посреднические услуги: с ними связывались желающие исцелиться, а они договаривались со знахаркой (или, как они говорили, знатухой) о времени приема, важных деталях и предоставляли на все время лечения жилье приехавшим в Никоноровку.
Они не являлись прямыми родственниками знахарки, так что первоначальные данные у мамы были неправильные. У целительницы, похоже, вообще родственников не осталось, жила она одиноко, а Лида Пална с мужем ее типа опекали. Деньгами за свои посреднические услуги не брали. Но точно брали инвентарем, техникой, продуктами и прочими полезными в хозяйстве вещами, что иногда выходило дороже, чем деньгами. Так мама сказала по секрету. Да я и сам видел, как хозяева обрадовались и подобрели при виде садово-огородного инвентаря, который я всю дорогу тащил на своем горбу.
С Лидой Палной и Михал Семенычем жила их внучка Снежана. Об этом нам хозяйка сообщила буквально первым делом. Никого из нас этот факт не обрадовал. Мама считала, что ребенку (она почему-то решила, что девочка маленькая) совершенно ни к чему находиться среди бесконечного потока непонятно чем больных незнакомых людей. Но это, конечно, нас абсолютно не касалось. Просто присутствие Снежаны стесняло. Нам заранее неловко как-то было. Особенно мне.
У хозяев был старый, но крепкий одноэтажный дом, с пристроенной сбоку верандой. В доме все было очень простое и функциональное, чистое, хотя не новое. Печь, урчащий холодильник родом из прошлого века, кухонная раковина и газовая плитка, отделенные повешенным на проволоке большим выцветшим куском ткани. Очень простая мебель, допотопный телевизор, аккуратно прикрытый салфеткой. Как-то сразу стан
овилось понятно, что его смотрели очень редко. По стенам развешены старые черно-белые фотографии, на которых изображены напряженно глядящие прямо перед собой люди разных возрастов. Видимо, для них фотографироваться было в диковинку. Ни одной цветной и современной фотки я не заметил. Зато на стене рядом с раковиной висел лунный календарь садовых посадок на этот год с изображением котят. В самом углу комнаты на полочке, почти скрытая в тени и к тому же заваленная какими-то ветками с уже скукожившимися засохшими листьями, стояла икона, лик на ней был практически неразличим.
Алина как-то мялась, не хотела порог переступать. Пока мы с мамой вещи перетаскивали, все пропускала нас вперед. А потом Лида Пална бросила взгляд куда-то на дверную притолоку, взяла Алину за рукав и, что-то пришептывая, спокойно завела ее в дом. Сестра и не сопротивлялась.
Я тоже посмотрел: прямо над входной дверью между притолокой и толстенной деревянной балкой, идущей вдоль всего потолка, была вставлена зубастая рыбья голова, точнее, только одни ее кости. Выглядела она устрашающе. Странное украшение, надо сказать.
Алина никак не могла этот рыбий череп видеть, и я даже не уверен, что именно он не давал ей зайти в дом. Но в последнее время я ни в чем не уверен…
Михал Семеныч, перешагнув порог, привычным движением снял с головы кепку, перекрестился. Потом вышел за чем-то во двор и тут же, сразу за порогом, нахлобучил кепку обратно. Зашел снова в дом и вообще засунул головной убор в карман. Наверное, тут так принято. Я из вежливости тоже снял бейсболку, чем почему-то вызвал у деда усмешку:
— Тю! А ты вон, обритый. Вши, что ли?
— Ага, — легко согласился я, но поймал мамин взгляд и тут же добавил: — То есть уже нет.
Удивительно, что бритая голова Алины вообще ни у кого вопросов не вызывала. Видимо, любая странность в ее поведении и внешнем виде легко объяснялась тем, что она приехала на лечение.
Из-за спины Михал Семеныча высунулась девочка лет десяти и с любопытством, как на зверушек в зоопарке, уставилась на нас. Наверное, та самая Снежана.
Полосатая футболка, розовые шорты, растрепанные русые волосы, на которых на честном слове держались пластмассовые заколки. Почти черная от загара, со сбитыми коленками. Лицо хитренькое. Девочка как девочка. Мелкая. Что-то в ней было несимпатичное. Обыкновенная, не страшненькая, не пойму, почему она сразу вызвала во мне какое-то иррациональное раздражение.
— А, бесенок, смотри, жених приехал.
И взрослые, довольные дурацкой шуткой, рассмеялись. Даже мама с сестрой переглянулись, пряча улыбки.
Отвратительно! Ненавижу такие дебильные шуточки.
Девчонка аж засветилась от удовольствия, приняв все за чистую монету. В ней сразу проступило что-то хищное, такое, чего не должно быть в ее возрасте. Надежды, что она окажется адекватной, рухнули.
И еще я бесился, что при появлении этой глупой быстро нацепил бейсболку, как идиот. Решил, что Снежана старше будет, хотя бы моего возраста, хотел впечатление произвести, ну, на всякий случай. А тут еще эта шуточка про вшей… И вот теперь не знал, продолжать ли ходить в доме в бейсболке или лучше через некоторое время незаметно ее снять. Неловкая, дебильная ситуация.
