- Что? - осторожно спросил он, чувствуя в ней перемену.
Никто и никогда не посмеет задирать ее сына. Никто. Никогда. А если посмеет, то испытает на себе ее безудержный гнев.
Ханна еще не знала, как будет защищать своего сына в том мире, где они окажутся, но понимала: положение матери монарха дает ей достаточно власти, чтобы отражать атаки на ребенка.
- Если я поеду с вами, я хочу подписать брачный договор, который четко и ясно обозначит условия нашего брака и развода. В нем недвусмысленно должно обозначаться мое абсолютное право контролировать каждый этап воспитания ребенка. Если вы согласны на это…
- Согласен.
- Ловлю вас на слове. И никакого вранья, - напомнила она, указывая на него пальцем.
- Даю вам слово. И предлагаю перейти на «ты».
- Отлично. - Она открыла дверцу и остановилась в начале красной ковровой дорожки, которая вела к трапу и на которую падал снег.
О чем, ради всего святого, она думает?
Но Акин уже подошел к ней и подал руку, чтобы препроводить ее в свой мир.
Глава 3
Когда Ханна, сев в кресло, привалилась головой к стеклу иллюминатора, Акин решил, что она так выражает свою обиду. Но потом выяснилось, что она заснула.
И в нем поднялось нечто сродни угрызениям совести или озабоченности и попыталось пробить броню чести, которой он защищался от трудно переносимых состояний души.
Перед взлетом Ханна о чем-то переговорила с медсестрой. Она стойко переносила все тяготы, если не считать того, что тяжело дышала после того, как поднялась по трапу. Если бы он тогда понял, как сильно она устала, он бы отправил ее в каюту. Он даже начал будить ее, но у него ничего не получилось - так сильно она была вымотана.
Дождавшись, когда самолет займет эшелон, он жестом приказал принести подушку и опустил спинку ее кресла, а затем накрыл ее одеялом.
Откинув спинку своего кресла, он тоже попытался заснуть, но сон так и не шел к нему. Он чувствовал себя так, будто двадцать лет прожил на адреналине. Время шло, а лучше ему не становилось.
Он сказал Ханне, что ее сын не может вырасти в Америке, а в восемнадцать принять бразды правления Бааки. Какая ирония! Он, Акин, не готов к этому и в тридцать два!
В его стране - и в его семье - для этой роли воспитывали первого сына. Мальчика баловали и поддерживали, перед ним преклонялись. Вне школы Эйджаз все время проводил с отцом, изучал тонкое искусство дипломатии и протокол.
Акин всего лишь являлся запасным, страховкой. Его признавали членом монаршей семьи, но отодвигали в сторону как расходный материал. Вне школы его учили военному делу с самых азов. В двенадцать он стал пехотинцем. Непотизм не сыграл никакой роли в его продвижении по службе. Он должен был показать себя, прежде чем ему доверили командование вооруженными силами.
Столь явная разница в отношении объяснялась отчасти тем, что однажды младший брат отца попытался отобрать у него власть над Бааки. В результате отец не только превратился в жесткого самодержца, но и сделал все, чтобы не допустить подобных мятежей. Он дал ясно понять, что ценность Акина заключалась в его беспрекословной преданности брату.
И Акин был предан Эйджазу. А Эйджаз, несмотря на свои недостатки, был единственным, кто искренне любил Акина. Их мать сломило горе, когда Акин был юн, и она испытывала к нему неприязнь, которая только усиливалась по мере ухудшения ее душевного здоровья и после смерти ее старшего сына.
Так что в детстве Акин постоянно чувствовал себя униженным, однако он никогда не завидовал брату. Когда у отца диагностировали проблемы с сердцем, тот стал перекладывать все больше и больше обязанностей на Эйджаза, и Акин часто спрашивал себя, годен ли Эйджаз со своим темпераментом к такой задаче. Чем больше финансов переходило к нему под контроль, тем он меньше управлял ими. Может, в этом виноваты наркотики или проблемы с психическим здоровьем? У Акина не было ответа на этот вопрос, но два года назад ситуация стала критической, когда Эйджаз попытался превратить Бааки в светоч современных идеалов - в то, против чего категорически возражал отец. Колоссальные политически сдвиги не помогли их стране завоевать любовь у той части мира, что придерживалась традиционных ценностей.
Акин оказался в трудной ситуации. Он несколько раз пробовал поговорить с отцом, но тот каждый раз чуть ли не обвинял его в измене. Так что выбор у него был один: тушить - часто в буквальном смысле - пожары, устроенные инакомыслящими с «коктейлями Молотова».
Он с ужасом представлял, что случится, когда отец полностью отойдет от дел и на трон вступит Эйджаз. Это не означало, что он желал брату смерти, однако сейчас он ощущал на плечах весь груз вины за то, что допустил определенные сомнения.
Болезнь Эйджаза была агрессивной и жестокой. Пока родители поддерживали старшего сына, Акин взял на себя ответственность за страну. Когда пришла беда - а она, как всегда, пришла неожиданно, - все они были убиты горем, только у Акина не было времени на то, чтобы скорбеть, или размышлять, или проявлять эмоции. Он должен был готовиться к вступлению на трон.
Отец был очень слаб - значительно слабее, чем мог себе представить тот, кто не входил в круг осведомленных людей, - и те усилия, что требовались от него для управления страной, только укорачивали отпущенный ему срок.
Однако старик все равно тратил остатки сил на то, чтобы цепляться за власть, и направлял эту власть на то, чтобы отстаивать использование образцов спермы Эйджаза для зачатия наследника. Обеспечение этого процесса было довольно туманным. Разве благородная дама согласится зачать будущего монарха, не вступая в брак с отцом ребенка? Захочет ли Бааки иметь правителем того, кого родила совершенно посторонняя женщина, нанятая только для того, чтобы выносить ребенка? А что, если зачатие не удастся? Что тогда?
После долгих дискуссий родители отказались от своей идеи и смирились с тем, что Акин возьмет на себя ту роль, ради которой он и появился на свет, - роль запасного преемника, и старым как мир способом, то есть через брак с женщиной надлежащего статуса, даст стране преемника.
На долю Акина выпало претворять в жизнь это трудное решение. Он позвонил в клинику, дабы убедиться, что проблемы брата не будут угрожать его роду. От мысли, что предстоит стать правителем страны, ему становилось плохо. У него не было желания занять место Эйджаза, и внутренний голос подсказывал ему, что все это неправильно.
Через несколько часов из клиники перезвонили и сообщили, что пять образцов спермы уничтожены. А вот шестой найти не могут.
Все это случилось три дня назад, и Акин понял, что его преданность брату снова подвергается проверке. Он тут же вылетел в Нью-Йорк, чтобы лично узнать результаты внутреннего расследования.
Наверное, Эйджаз - где бы он ни находился - хохотал до упаду, когда Акин сделал подсчеты. Если Ханна должна родить в конце декабря, значит, оплодотворение произошло вскоре после смерти Эйджаза. Акин не верил, что те, кто ушел в мир иной, могут проникнуть в реальный мир и все перевернуть, но выглядело это как розыгрыш, устроенный братом.
