Грайт благодушно усмехался, словно старый волкодав, снисходительно наблюдающий за резвящимся щенком. Алатиэль, воодушевившись, обрушилась не только на курильщиц, но и на курильщиков, уверяя, что в жизни не будет целоваться с курящим мужчиной, разве что ее свяжут по рукам и ногам и зажмут голову в палаческие тиски. Грайт слушал с непроницаемым видом, а я благоразумно не встревал, хотя имел на это свою точку зрения, в корне расходившуюся с мнением Алатиэль, – в конце концов, мне с ней не целоваться…
Временами происходящее казалось мне кошмарным сном – именно из-за мелкотравчатости разговора. Я, лейтенант пограничных войск НКВД, вплоть до недавнего времени лихой и бравый, лежал в траве посреди неведомого мира, вокруг которого обращались сразу три луны, ехал поучаствовать в свержении до сих пор не вполне понятного ига – и слушал пустую болтовню здешних подпольщиков, в то же время и здешних феодалов, владевших замками и деревнями с крепостными крестьянами… Фантасмагория какая-то. Побыстрее бы из этого мира выломиться, вернуться к прежним друзьям и привычным врагам…
Грайт докурил первым, выбил трубочку и старательно притоптал подошвой сапога горячий пепел. Без всякого нетерпения подождал, когда я сделаю то же самое (Лаг бросил курить, как только перестал хозяин), спокойно бросил:
– Ну что, на коней…
И вновь то же самое – размеренная рысца коней, ясное небо с утвердившимся в зените светло-желтым кружочком второй луны, редколесье, кусты, беззаботное щебетание птиц. Ни разу за все это время на глаза не попалось ни дикого зверя, ни животного, даже мелкого, – казалось, здесь живут только птицы…
Да нет! Слева, невысоко над моей головой, вдруг выскочило откуда-то из кроны и уселось на ветке рыжее созданьице крупнее белки, с длинным пушистым хвостом и потешной мордочкой, не похожей на беличью, – широкой, щекастенькой, усатой. Уселось и громко зацокало, упорно следуя за мной, ловко перепрыгивая с дерева на дерево, руля при этом хвостом.
На хищника оно походило не больше, чем Алатиэль на Бабу-ягу, и я таращился на него с любопытством: симпатичная была зверюшка, не то что урод с тремя хоботами. Справа появились еще две, проворно прыгали с ветки на ветку, с дерева на дерево, держались вровень с нашей кавалькадой, громко и заливисто цокали…
Я не сразу обратил внимание, что Грайт, никаких сомнений, решительно изменился: лицо, и без того не благодушное, стало вовсе уж жестким, собранным, на цокающих зверюшек он смотрел словно поверх ружейного ствола, не сводя с них глаз, словно ожидал от этих тварюшек какого-то подвоха. Алатиэль тоже выглядела теперь то ли встревоженной, то ли по крайней мере обеспокоенной, так что я поневоле насторожился. И в конце концов решился спросить:
– Грайт, они что, опасны?
Кто его знает, этот мир с тремя лунами. Вполне может оказаться, что эти безобидные на вид цокотушки, прибавив числом, прыгают с деревьев на головы и кусают ядовитыми зубами…
– Они – нет, – сквозь зубы ответил Грайт.
– Думаешь… – тревожно выдохнула Алатиэль.
– Я ничего не думаю, – отрезал Грайт. – Может, и обойдется…
Полное впечатление, что они имели в виду какую-то конкретную опасность. Но почему не сказать мне прямо, чтобы я тоже остерегался?
И я решился спросить прямо:
– Грайт, что происходит? Ведь явно нехорошее что-то…
Не глядя на меня, Грайт отрезал:
– Ты все равно ничем помочь не можешь, у тебя нет лука, а и был бы, не умеешь из него стрелять. Так что помолчи…
Это было сказано столь уверенным командирским тоном, что я заткнулся – ему виднее… Мы ехали дальше с той же скоростью, цокотушек появлялось все больше, словно сбегались по какому-то сигналу, уже стаями десятков в пару неслись по деревьям справа и слева от нас, цокотанье не прекращалось, и мне почудился в нем какой-то радостный азарт. Грайт шарил цепким взглядом по кронам деревьев, сжав верхушку лука, чтобы достать его в секунду, так же поступила Алатиэль – даже костяшки пальцев побелели. На Лага я не оглядывался, но не сомневался, что он поступил точно так же. Растущее напряжение ощущалось, как ветер или дождь…
Мы выехали на обширную прогалину, где деревья росли гораздо реже. Цокотушки с двух сторон хлынули к одному из них, метрах в десяти от нас, расселись по веткам снизу доверху, оставив свободной только обращенную к нам часть кроны…
Грайт резко натянул поводья, следом остановились все.
Странная волна обрушилась на меня, то ли звук, то ли что-то иное, насквозь непонятное. Низкое басовитое гудение на пределе слышимости? Что-то вторглось под череп, тоненько звеня, словно он был набит стеклянным крошевом, но этот звон я слышал словно бы не ушами, а как-то еще. Нахлынула слабость, невероятная усталость, я пошатнулся в седле, почувствовав, что сейчас упаду наземь, – а мой конь расставил передние ноги, повесил голову, качнулся подо мной…
Грайт, ощерясь, вырвал лук из саадака, как рвет стоматолог больной зуб, молниеносно наложил на тетиву стрелу с красным оперением и, как мне показалось, не целясь пустил ее туда, где в кроне вроде бы я заметил шевеление. И тут же – вторую, третью, четвертую! Я впервые в жизни видел стрельбу из лука, да еще такую мастерскую. Алатиэль не так проворно, но почти так же быстро выпустила три стрелы с синим оперением, и над головой свистнули еще несколько, с оперением белым – Лаг, конечно…
Все стрелы исчезли в густой кроне. Цокотушки кричали и метались по веткам, но оставались на том же дереве. Странный звук пропал, в голове больше не звенело, и послышалось что-то похожее на вопль боли, слышимое будто бы не ушами, – и тут же умолкло. Наваждение пропало, я выпрямился в седле, и конь вздернул голову.
Грайт, Алатиэль и Лаг больше не стреляли. Очаровательное личико Алатиэль пылало нешуточным азартом, Грайт оставался невозмутимым. Процедил сквозь зубы:
– Пора бы и свалиться…
Что-то большое шумно ворохнулось в кроне и обрушилось вниз, с треском ломая все ветки подряд, тонкие и крепкие сучья. Под дерево рухнуло что-то ростом с невысокого человека, зеленое, раскинулось неподвижно.
Грайт загнал лук в саадак и усмехнулся:
– Ну вот и все. Успели вовремя, еще бы немного…
Цокотушки, враз замолчав, кинулись врассыпную и очень быстро все до одной исчезли с глаз. Грайт, словно бы совершенно успокоившись, сказал мне, кривясь:
– Вот так шонки по тупости своей и выдают хозяина, сами того не желая. Если их нет, даже опытный охотник тварь не обнаружит, пока не станет слишком поздно. Матерые шонков заранее отгоняют, но этот явно был молодой, не набрал сноровки…
– Что это за тварь? – растерянно спросил я.
– Ничего удивительного, обычный вопленик, – сказал Грайт. – В других местах их уже понемногу повыбили, а здесь еще остались. Каким-то образом парализует людей… и любых животных; он охотится на все живое, даже на птиц. Ты что-нибудь почувствовал?
Я кратенько рассказал, что именно.
