— Не дурак, — ответил Леонид Александрович. — Вы намекаете, что там поработали магией?
— Не намекаю, а говорю прямо. Мы уверены, что там поработали магией.
— Яков Дмитриевич, мне отлично известно, что Соколов владеет Даром огня, вот только в Саратовском княжестве он не был. Не так давно он летал в Сочи смотреть гонку — это да, но не в Саратов.
— Я прекрасно знаю, что он летал в Сочи и даже знаю зачем — вся империя видела Василису Соловьеву в его жарких объятиях. Но я сейчас не об этом. У меня есть кое-какие факты, при сопоставлении которых появляются очень интересные вопросы. Господин Новиков вел дело против Софьи Николаевны Таганцевой. Она обвинялась в злоупотреблении... Впрочем это неважно, интересно другое. Таганцева была любовницей Соколова, когда парень обучался в Саратовской Академии Мироходцев.
Ворон посмотрел на Верховцева, вздохнул и продолжил.
— Я даже не спрашиваю вас известно вам об этом или нет. Думаю, что известно. Пока просто перечислим имеющиеся факты. Первое: у Соколова раньше были отношения с Таганцевой. Второе: Новиков вел дело против нее. Третье: теперь Новиков мертв, а все обвинения с нее сняты. При этом Льва Сергеевича испепелили огнем. Как вам это нравится?
— Действительно, странное стечение обстоятельств, — хмыкнул Леонид Александрович.
— И я так думаю, — усмехнулся Ворон и наклонился чуть вперед, практически заглянув Верховцеву в глаза. — Еще более странными обстоятельства становятся после того, как мы узнаем, что в тот вечер из Саратова в Москву был заказан частный вертолет. Пассажир, между прочим, очень похож на Владимира Михайловича, а вертолет заказывал некто Владыкин.
В комнате стало тихо. В том, что Яков Дмитриевич давно уже сделал свои выводы, Верховцев даже не сомневался. Какие именно выводы он сделал, тоже было вполне понятно — все достаточно прозрачно. Поэтому он просто ждал развития ситуации, ведь почему-то Ворон не стал сразу же предъявлять обвинения. Да и Соколова пока никто арестовывать не приехал.
— Как видите, оснований для того, чтобы дать ход делу, у меня хватает, вот только я не намерен этого делать. Во всяком случае, пока не намерен. И знаете почему?
Ворон встал со стула, медленно вернулся в свое любимое кресло, уютно устроился там и улыбнулся виконту.
— Дело в том, что господин Новиков был порядочной свиньей и мне об этом хорошо известно. Я не из тех, кто считает, что своих нужно защищать во чтобы то не стало.
Леонид Александрович еле сдержался, чтобы после этих слов не вздохнуть с облегчением.
— Ну и потом, прямых улик у жандармерии и в самом деле нет, а догадки, как известно, к делу не пришьешь. Действовать нахрапом они не решаются — Соколов дворянин, а потом он не тот, на кого можно давить без доказательств.
Игнатьев скрестил пальцы на груди и прищурился.
— Конечно, кое в чем мы могли бы им помочь, но не станем этого делать.
— Рад, что вы приняли такое решение, — сказал Верховцев. — Я уверен, что Владимир Михайлович здесь совершенно ни при чем, но лишние хлопоты сейчас пошли бы ему во вред. У него так много дел по службе...
— Вот и я так подумал, — хмыкнул Ворон. — Но насчет невиновности Соколова... Вы ему напомните лишний раз, что когда играешь в игры с огнем, то можно и обжечься. Пусть имеет это в виду.
— Обязательно, ваше сиятельство. Я передам ему ваши слова.
— Передайте, — Яков Дмитриевич потянулся в кресле, и у него что-то отчетливо хрустнуло в спине. — Проклятая спина! Супруга говорит нужно ходить в бассейн, а я все ленюсь... Скажите, виконт, как вам нравится плавание?
— Предпочитаю спортзал, — ответил Верховцев и одним глотком выпил свой кофе, который к этому времени стал совершенно холодным.
Глава 23
Три пропущенных звонка от Салтыковой всего за один час? Что там у нее случилось, интересно знать. Так долго забивать свою голову мыслями о нем, а не работой — на нее это не похоже.
Я набрал Катю. Ответила она практически сразу, вот только тон мне ее что-то совсем не понравился. Такое ощущение, что я в чем-то был виноват и сразу попал скандал, без выяснения обстоятельств.
— Соколов, мне нужно срочно с тобой поговорить. Мне кажется, ты мне должен кое-что объяснить, — судя по голосу, она и в самом деле была чем-то очень сильно разгневана. В таком настроении я ее помню всего один раз — когда она звонила мне после вечеринки с Василисой.
— Во-первых, сбавь обороты; во-вторых, я ничего и никому в этом мире не должен; в-третьих, или ты говоришь что случилось, или я отключаюсь.
Она немного помолчала, видимо, раздумывая как следует поступить, но все же взяла себя в руки.
— Я вчера была на юбилее своего отца, и у меня состоялся с ним неприятный разговор.
Хм... Неужели главным действующим лицом этого разговора был я? Тогда все становится более-менее понятно. Даже интересно, что этот престарелый мудак про меня рассказал.
— Мы говорили о тебе, Соколов.
— Что так? Или на юбилее поговорить больше было не о чем?
— Просто... В общем, когда отец узнал о наших с тобой отношениях, у него случился нервный срыв. Он накричал на меня и сказал, что если узнает о том, что мы продолжаем видеться, то я для него перестану существовать.
Могу себе представить, что там творилось. Вообще, я бы с удовольствием посмотрел, как он бьется в припадках. Думаю, мне бы это доставило большое удовольствие.
— Что ты молчишь? — спросила она, не дождавшись от меня комментариев. — У тебя какой-то конфликт с моим отцом или братом?
— Вот и спросила бы у своего отца что его так взбесило.
— Я пыталась... Но он сказал, что не будет мне ничего говорить.
— Вот и я ничего не хочу отвечать.
— Володя, но я должна об этом знать, слышишь? Это важно для меня! Я постоянно думаю об этом, понимаешь?
— Может быть. В любом случае, это не телефонный разговор.
— Давай встретимся прямо сейчас и ты мне все расскажешь?
Вот это точно нет. Испортить такой хороший день разговором о Салтыкове я точно не собираюсь.
— У меня другие планы, извини. Сегодня никак. Может быть завтра.
— Было бы лучше сегодня, Володь. Еще один день наедине со своими мыслями — это полный мрак, — в ее голосе послышалась просьба.
— Не сегодня, Екатерина. Давай завтра. Если хочешь скорее — звони отцу, я уверен, ему есть что сказать по этому поводу.
— Володя...
Дослушивать ее я не стал — с каждой минутой этого разговора мое настроение стремительно падало, так что не будем доводить до крайностей. В данный момент ее папаша представлял крайнюю опасность для моей жизни, с чего бы мне тратить время на разговоры о нем?
