Он неуклюже прошёлся по комнате, прислушиваясь к своим ощущениям. Вдохи и выдохи, сердцебиение, слюноотделение, лёгкий хруст в суставах, запахи, температура, позывы мочевого пузыря – всё это было ново, всё это возбуждало. Надзирателю никогда ещё не доводилось так основательно вселяться в тушки людей, так, чтобы ощущать плоть, чувствовать себя полноценным хозяином. Это было… он выудил из лексикона Павла подходящее слово: круто! Это было круто! Какой контраст! Недавно витал в пространстве тонкого мира бесплотным духом, а теперь… Это походило на воскрешение!
Надзиратель напрягся, сосредоточился и обмочился. Тёплая влага, пропитав пижамные штаны, поползла по ногам. Приятно. И внутри стало комфортно. Он мысленно натянул серебристые поводки.
– Эй, парни, а я обоссался! – и захихикал, шлёпнув ладонями по мокрым штанам, и корча такие гримасы, какие ни разу не составлял на своём лице Павел. – Это круто, парни! Чувствуете? Я струю пустил!
Конечно, они чувствовали. Те, кого он держал на поводках, всё чувствовали, всё видели, всё слышали, ведь и им нашлось местечко в тушке молодого человека. Эгрегоры, энергетические сущности, в отличие от своего хозяина Надзирателя, знали возможности плоти, помнили каково это, ведь когда-то сами были людьми.
Продолжая хихикать, он поднёс пальцы к носу. Понюхал. Запах мочи хороший или плохой? Вроде бы нравится, но всё познаётся в сравнении, а сравнивать-то пока особо не с чем. Сколько же всего ещё предстоит обнюхать, ощупать, попробовать. Надзиратель лизнул пальцы. Не плохо, не плохо… как называется такой вкус? Солёный! Точно солёный, ведь Павел и эгрегоры знали, что моча солёная, а значит, это теперь знал и Надзиратель. Солёный – это вкусно. А есть ещё сладкий вкус, горький, кислый… всё нужно попробовать. Всё!
Моча остыла и теперь мокрые штаны доставляли дискомфорт. Что делать? То же, что сделал бы и Павел – переодеться. Надзиратель резво разделся догола, взял из шкафа трусы, серые отутюженные брюки, синюю шерстяную рубашку и надел всё это на себя. Отлично. Так гораздо лучше. А как ему понравилось пуговицы на рубашке застёгивать! Он их застегнул, наслаждаясь процессом, расстегнул, снова застегнул…
– Вот это да-а! – восхищался он, протискивая очередную пуговицу в петлю и непрерывно гримасничая. – Слышите, парни? Вот это да-а! Мне это никогда не надоест.
Но минут через пять ему надоело. Теперь его внимание переключилось на очки на прикроватной тумбочке. С любопытством покрутив их в руках, он нацепил их на нос, проморгался и понял: с ними гораздо, гораздо лучше! Всё вокруг стало более чётким. Одна проблема: эти глаза не различали цвета. Жаль, конечно, что тушка оказалась слегка дефектной, но это не критично. К тому же, тело можно заменить на другое, хоть это и не просто… Впрочем, пока и такое сойдёт. Главное, что он, Надзиратель и его Стая теперь свободны от ограничений астрального мира. Главное, что удалось сбежать!
Цокнув языком и отметив, что цокать приятно, он вышел из комнаты, проследовал по коридору и приоткрыл дверь в спальню родителей Павла. Они крепко спали. Два ничтожества, которых даже собственный сын не уважал. Папа-кролик похрапывал, а мама-крольчиха улыбалась во сне. Зачем им жить? Не-ет, им жить не обязательно, им жить вовсе и не нужно. Недолго думая, Надзиратель решил от них избавиться, чтобы не мешались потом под ногами. Но каким образом?
«Молотком! – с пылом подсказал один из эгрегоров Стаи. – Молотком по башке, хозяин! Раскрои их тупые черепушки, раскрои!»
Ну что же, можно и так. Где в этом жилище молоток? Память Павла подсказала: в кладовке на второй полке.
Через минуту он вошёл в спальню с молотком в руке.
«Раскрои, раскрои их тупые черепушки!» – возбуждённо скулил эгрегор, и чтобы тот заткнулся Надзиратель мысленно одёрнул поводок. Ну а теперь за дело! Ступая по мягкому ковру, он обошёл двуспальную кровать, не медля размахнулся и, с непроизвольным резким выдохом, впечатал боёк в висок папы-кролика. Размахнулся и ударил ещё раз, и ещё… Ему нравился этот звук. Хруст. Хруст кости. Даже лучше чем цоканье.
Эгрегоры дёргались на своих поводках, ликовали и вопили: «Ещё, хозяин, ещё! Бей их, бей!..»
И он бил.
А вот и мама-крольчиха проснулась. Увидела что творится, выпучила глаза от ужаса, попыталась закричать… но не успела – боёк молотка проломил ей череп. Надзиратель нанёс ещё несколько ударов и бросил молоток на кровать к ногам мертвецов. Хруст, конечно, хорошо, но нужно и меру знать. К тому же резкие движения выдавили из кожи пот, а это было почему-то неприятно.
Он коснулся пальцами месива, в которое превратилась голова папы-кролика. Кровь. Какая она на вкус? Некоторые эгрегоры Стаи были когда-то людоедами, и уверяли, что нет ничего вкуснее, чем сочащаяся свежей кровью плоть. И вот, наконец, представился случай самому убедиться, так ли это. Он сунул окровавленные пальцы в рот, прислушался к своим ощущениям… Солёная, как и моча, но вкус гораздо, гораздо лучше! Мощный вкус, какой-то будоражащий. Не врали людоеды, не врали. Вон они как причмокивают. Он натянул поводки, чтобы не причмокивали.
А не попробовать ли теперь что-нибудь сладкое, горькое и кислое? Прямо сейчас. Очень ведь любопытно.
Он покинул спальню и проследовал на кухню. Вынул из холодильника баночку горчицы, половинку лимона и положил на стол, на котором уже стояла сахарница.
Всё готово, пора начинать пробу. Волнительно, очень волнительно.
Чайной ложечкой он зачерпнул сахарный песок и отправил его в рот. Хруст на зубах – неприятно. А вот вкус просто отличный! Сладкое – это хорошо!
Теперь черёд лимона.
Надзиратель лизнул цитрусовый и скривился. Кислый – это плохо. Гадость. Даже по коже какая-то зудящая волна пробежала.
Он брезгливо отложил лимон и открыл баночку с горчицей. Зачерпнул ложечкой густую массу, понюхал. О-о, а ведь запах-то крутой, а значит и на вкус должно быть круто. Решительно он отправил горчицу в рот, пожевал… а потом вытаращил глаза, покраснел и с пронзительным воплем выплюнул горчицу на пол. Он отплёвывался, корча всевозможные гримасы и почти ничего не видя из-за выступивших слёз. Горькое – это плохо, плохо, плохо, это просто ужасно! Даже дыхания не хватало. Во рту полыхал пожар. Почему никто из эгрегоров не предупредил, что горчица – мерзость?! Ведь знали, подлые шакалы, они всё знали!
Наказать, тварей, наказать!
Он натянул поводки так, что Стая захрипела, задёргалась. Надзиратель посылал через серебристые нити мощные импульсы концентрированного, ничем не замутнённого страха. Эгрегоры получали порции тех же страданий, что когда-то испытывали их жертвы. Но была ещё и боль. Особенная ментальная боль, от которой могут мучиться лишь энергетические сущности.
Наконец Надзиратель ослабил поводки, немного успокоился. Пожар во рту почти погас, остался лишь неприятный привкус. Стая жалобно скулила, оправляясь после наказания.
Стрелки на настенных часах показывали половину второго ночи. Взяв баночку с горчицей, Надзиратель уставился на неё с презрением, как на злейшего врага.
