Бультерьер бросился ей на грудь, начал остервенело терзать пуховик – ошмётки красной материи и белого наполнителя летели в разные стороны.
Надзиратель был доволен: вот она власть! Этот мир просто создан для него. Тут весело. Так весело! И это только начало. Он хлопал в ладоши и смеялся – точнее, издавал звуки похожие на похрюкивание, глядя, как за беспокойной вуалью метели корчится и вопит толстая тётка.
Бультерьер вцепился в её лицо – мощный рывок – и выдрал кусок плоти, разметав по снегу кровавые брызги.
Какой-то парень лет пятнадцати увидел эту расправу, но на помощь прийти побоялся. Он судорожно вытащил из кармана мобильник, набрал номер полиции, затем пятясь и дрожа всем телом, срывающимся голосом принялся объяснять дежурному, какой кошмар твориться прямо сейчас, на его глазах. Он был готов в любую секунду броситься наутёк, если вдруг бешеный зверь выберет его следующей жертвой.
Женщина сучила ногами, больше не издавая ни звука. Её лицо превратилось в сплошное кровавое месиво. Когда бультерьер разорвал горло своей хозяйке, Надзиратель приказал эгрегору возвращаться: хватит пока. Хорошего понемногу.
Уже не одержимый бультерьер застыл над умирающей хозяйкой, но скоро беспокойно засуетился, забегал кругами, не находя себе места и жалобно скуля. А потом остановился, вскинул окровавленную морду и издал долгий, полный боли и тоски, вой.
Улыбка стёрлась с лица Надзирателя. Ему не нравился этот вой. Вой – это плохо! От него внутри что-то неприятно вибрировало.
«Вкусная, вкусная! – радовался вернувшийся эгрегор. – Бегемотиха такая сладенькая!»
«Я бы её целиком сожрал, со всеми потрохами», – завидовал другой.
– Тишина! – приказал Надзиратель.
Он стряхнул с шапки снег и продолжил путь к бару, а бультерьер продолжал выть возле тела своей хозяйки. Спустя несколько минут послышался другой вой – вой полицейской машины. И этот звук Надзирателю тоже не нравился.
Нервно гримасничая, он вышел к торговому центру. Редкие прохожие спешили по своим делам, группа дворников в оранжевых спецовках орудовала лопатами, расчищая тротуары. Сверкая мигалкой, по проспекту ползла снегоочистительная машина. Возле одного из продуктовых павильоном два бомжеватого вида типа что-то угрюмо обсуждали и с какой-то тоской поглядывали на прохожих. Согбенные фигуры, поросшие многодневной щетиной помятые лица.
То, что нужно. От них так и веяло душевной слабостью, внутренним мраком, смирением перед собственным падением. Первые подходящие тушки. Надзиратель отдал приказ двоим эгрегорам и те, после короткой борьбы с мутным разумом типов, вселились в их тела. Так легко, ни малейших проблем. Он мог бы просто ослабить все поводки и отпустить Стаю саму искать себе тушки, но ему хотелось лично выбрать первых потенциальных одержимых. В этом он видел порядок, контроль, главенство лидера. Глядя на новоиспечённых одержимых, он рассудил: в этом мире недостатка в материале не будет. Сгодятся не только алкаши, наркоманы и психически больные, но и религиозные фанатики, сектанты, которые вторжение в их разум расценивают как проявление чего-то божественного. Есть в этом городишке такие? Конечно же, есть, и их наверняка не меньше, чем наркоманов и алкашей. Настанет и их очередь.
* * *
В бар Надзиратель зашёл и сразу же скривился. Тут был мерзкий запах – застарелый какой-то, въевшийся, с кислинкой, с оттенком хлорки и табачного дыма. Это был запах падших, запах общества отверженных. Нюхательным рецепторам и желудку эта вонь была не по нраву. Большой минус человеческой тушке, огромный минус! В брюхе как будто холодный клубок змей заворочался, а к горлу подкатила горечь, и захотелось плеваться, плеваться…
Около двух десятков человек за деревянными столами опохмелялось пивом. За убогой барной стойкой листала глянцевый журнал болезненного вида женщина. Возле туалета пожилая уборщица лениво мыла полы и при этом непрерывно ворчала. Это было дешёвое, неопрятное заведение, которое городские власти давно грозились закрыть, но почему-то не закрывали. Обычно сюда приходили одни и те же завсегдатаи – местные пропойцы, сумевшие наскрести мелочь на опохмелку.
Надзиратель ослабил поводки и торопливо вышел из заведения. Плохой, ужасный запах! Тошнит от него. Мерзкие звуки, запахи – всё это его сильно расстраивало, он не понимал, почему так остро на них реагирует. А ещё был холод, горчица… Нужно привыкнуть? Но ему не хотелось, чтобы всё было так, со сложностями, ему хотелось, чтобы всё было сейчас и сразу.
Злясь и непрерывно отплёвываясь, он пнул мусорную урну у входа в заведение. Пнул ещё раз, но гораздо сильнее, а потом уж и со всей силы… и ощутил боль в ноге. И тут его накрыла настоящая волна гнева, разум будто бы ухнул в бездну. Полностью потеряв над собой контроль, он упал и замолотил кулаками по земле. Двое одержимых озадаченно переглянулись, а потом ухватили его за руки и подняли. Из бара выбежали ещё одиннадцать пропойц, чей разум подавили эгрегоры. Надзиратель тяжело дышал и дрожал всем телом, но потихоньку приходил в себя.
– Что… что это было? – прошипел он.
Одержимые молчали, опустив головы. Надзиратель окинул их ледяным взглядом, словно виня именно их в своём приступе безумия. Он не понимал, почему потерял над собой контроль. Запах, боль, гнев? Или дело в слабой человеческой плоти? Внутри всё вибрировало, будто в желудке, сердце и голове работали не совсем исправные моторчики. В ушибленной ноге пульсировала боль, глаза слезились. Познавать этот мир оказалось делом не лёгким. Теперь уж не хотелось, как раньше, всё обнюхать, пощупать, попробовать. Что это, разочарование? Нет! Конечно же, нет! Это всего лишь очередной урок: нужно принимать правила этого мира. Пока принимать! А со временем он, архонт средней иерархии, навяжет миру свои правила. Без сомнений. Так и будет!
Одержимые заботливо отряхнули его от снега, поправили съехавшую на бок ушанку, крепче подвязали пояс на тулупе, протёрли и водрузили на нос очки.
Из заведения вышла барменша, желая выяснить, с чего вдруг все выбежали на улицу, побросав недопитое пиво. Но, встретившись взглядом с глазами странно одетого парня в очках, вздрогнула и поспешила обратно. Позже она расскажет уборщице, что у неё даже голова закружилась, когда заглянула в эти глаза. «Было в них что-то… что-то…» Ей понадобится минута, чтобы подобрать верное определение: «Звериное!» А уборщица сокрушённо покачает головой и скажет печально, но со знанием дела: «Такие глаза у наркоманов бывают. Уж я-то знаю. У сына моего такие. Иной раз как глянет, как глянет…»
* * *
Прохожие глядели на него и его Стаю с опаской и презрением. И это доставляло ему какое-то злое удовольствие. Презрительные взгляды оскорбляли, а он желал быть оскорблённым. Вон хотя бы та женщина в пышной шубе… Как она смотрит? Так, словно он и одержимые самые мерзкие твари. Так, словно мысленно извергает сотни проклятий. А вон те подростки? Эти глядят с насмешливым презрением. А та старушка с клюкой?..
Наказать! Теперь это будет не просто веселье, а справедливое, исполненное смыслом наказание. Стая умоляла предоставить свободу действий. Теперь у эгрегоров были тела, теперь они, как раньше, могли дать волю тёмным инстинктам. Их звериное возбуждение росло с каждой секундой. Хищники жаждали крови.
