Все эти Колюни-матери теперь вызывали у Агаты лишь отвращение, хотя и страх иногда накатывал. Она твердила себе: «Это всё просто кошмарный сон. Необычный, втиснутый в сознание какой-то жестокой силой, но всё-таки сон!» Иногда получалось себя в этом убедить, иногда нет.
Попадались вагоны и с Надзирателем. Он и его псы постоянно мерцали. Звучали угрозы и оскорбления, люди-манекены поднимались с мест, воя или вопя. Мигали и взрывались лампы. Всё вокруг тряслось. Псы приближались, клацая зубами, но, достигнув определённой границы, они исчезали. И Надзиратель растворялся в пространстве, словно чёрный туман.
Агата догадывалась: цель кошмара – именно цель, чёткий умысел – пугать её страшными образами. Чтобы рассудок не выдержал и затянулся беспросветной мутью. Этот поезд – тюрьма со своими палачами, но, видимо, у хозяина тюрьмы была ограниченная фантазия, ведь инструмент для пыток не отличался разнообразием. Но однообразие – вагоны, тамбуры, вагоны – тоже было пыточным инструментом. Когда тоска сгущалась, и муть начинала застилать сознание, Агата вынимала волшебный артефакт – вспоминала голос Полины. И включался внутренний резерв, словно после дозы допинга.
Вагоны, тамбуры, вагоны.
Мрак!
Наконец-то!
Как и в прошлый раз, тьма разлетелась на миллион осколков, и Агата увидела вожделенный живой свет. Она приказала себе цепляться за него изо всех сил – цепляться за запахи, звуки, только бы не возвращаться в проклятую электричку! Внутри Агаты будто бы маленькая птичка трепетала – она рвалась на волю, жаждала простора.
Свет разгорался всё ярче и ярче. Агата моргнула и увидела смутные очертания каких-то предметов. Трепет в груди стал сильнее – птица рвалась, рвалась наружу.
И вырвалась.
Агата сделала глубокий вдох, моргнула ещё раз и смогла рассмотреть разлинованный солнечным светом потолок. О да, свет был солнечным и таким живым!
Вернулась!
Сбежала из электрички!
Солнечный свет поплыл, смазался, но то были слёзы. Агата сморгнула их и чуть повернула голову. Увидела окно с приоткрытыми жалюзи – свет пробивался с каким-то озорным напором. От лучей веяло радостью, новой жизнью.
В палату вошла медсестра. Она подошла к Агате, ласково улыбнулась и побежала к врачу, чтобы сообщить, что пациентка очнулась.
Агата смотрела на окно и думала о том, что костяшки домино снова начали падать. И их много – хватит на долгую жизнь. Жизнь, в которой будет магия. Обязательно будет!
Глава двадцать седьмая
Клиническая смерть, искусственная кома, четыре недели беспамятства – об этом Агате поведал молодой улыбчивый доктор. Насчёт беспамятства она могла бы с ним поспорить – дьявольскую электричку захочешь, не забудешь, – но не стала. А потом пришла Полина с пожилым бородатым мужчиной, который представился Игорем Петровичем. Чародейка пододвинула стул к кровати, уселась, а старик встал возле окна, скрестив руки на груди.
– С возвращением! – горячо поздравила Полина.
Агата заметила на её лбу под чёлкой розовый шрам. И на щеке, и на скуле тоже были шрамы, но едва заметные, хорошо припудренные.
– Можно сказать, ты с того света вернулась. И да, подружка, без магии не обошлось.
Не спеша, будто рассказывая сказку ребёнку перед сном, Полина поведала, что трое магов-целителей несколько суток подряд колдовали над Агатой. Ну и само собой, львиную долю благодарности следует выказать Аглямову Раушану Ильясовичу – хирургу от Бога. Рана-то была такая, после которой редко выживают. Нож повредил внутренние органы и то, что Агату вообще удалось довести до больницы живой, не иначе как чудо.
– Чудо, – согласилась Агата.
Говорить было трудно и как-то непривычно, но ей очень понравилось слышать собственный голос, даже такой слабый, осипший. Она вспомнила нож с чёрной ручкой, торчащий из живота, и слегка поморщилась: ужас какой! Всё что угодно сделает, лишь бы стереть этот образ из памяти! Сейчас внизу живота даже не болело, а ныло и зудело, а внутри словно бы мураши копошились. Агата припомнила примету: чешется – значит, заживает. Очень оптимистично.
– А я отделалась сотрясением мозга, – невесело усмехнулась Полина. – И трещиной в ребре. Пустяки, – она встрепенулась, спохватилась, взяла Агату за руку. – С матерью твоей всё в порядке! Она после одержимости уже через пару дней в себя пришла. Сейчас она в санатории в Нальчике. Не переживай, о ней заботятся, за ней присматривают. Там наши люди, там врачи отличные, да и вообще…
Агату обрадовала эта новость, даже комок к горлу подкатил. Неожиданная реакция. Отчего-то больше не хотелось видеть в матери вечно ворчащее злобное существо. Не хотелось воспринимать её как предательницу, как ярую защитницу извращенца Колюни. Это ещё не было полноценным прощением – скорее, попытка что-то переосмыслить и посмотреть на родного человека в другом свете. Мать жива, лечится в санатории – слава Богу. Это было сродни тому, что в замусоренном доме начал наводиться порядок. И именно такими новостями нужно встречать тех, кто вернулся с того света. Солнечными лучами и позитивной информацией. Это ведь лучшее лекарство.
Однако, следующая новость не была столь же радостной, но и огорчения у Агаты не вызвала:
– Что касается Павла, – вздохнула чародейка. – В психушке он. Глаза таращит, слюни пускает, мычит и ни на что не реагирует. Надзиратель сломал его рассудок. Парень стал овощем. Кстати, в его квартире обнаружили трупы его родителей и соседа. А Глеба так и не нашли. Исчез с концами.
У Агаты ёкнуло в груди. Исчез с концами? И как это расценивать? С некоторым сомнением она решила пока не вычёркивать человека-цаплю из списка живых. Чувства к нему были смешанными – то его хотелось обвинять, то искать оправдания. Чаша весов постоянно колебалась. Но было желание снова его увидеть, и задать кучу вопросов. Ну и, возможно, по морде дать, коли ответы не понравятся. Сможет ли он найти оправдание своему предательству? Пускай хотя бы попытается, если, конечно, отыщется когда-нибудь.
– Слушай, – Полина подалась вперёд и стиснула ладонь Агаты, – я понимаю, говорить тебе ещё трудно, но… Чёрт, если ты сейчас не расскажешь, что тогда произошло, я просто-напросто взорвусь! Все эти недели только об этом и думала, и чего только себе не нафантазировала.
Игорь Петрович отошёл от окна, встал рядом с Полиной, всем своим видом говоря: «Рассказывай, рассказывай!» Агата подумала, что он очень похож на Хемингуэя. Раньше – лет тысячу назад – портрет писателя висел в комнате матери, а потом куда-то исчез. И свитер у Игоря Петровича был такой же. Агате этот пожилой маг – а она ни капельки не сомневалась, что он маг – нравился, от него веяло уютом и надёжностью.
Она почесала нос и начала рассказ:
– Я билась с Надзирателем и его Стаей…
Немного подумала и всё-таки решила начать с аварии. Рассказала, как выбралась из перевёрнутого «фольксвагена», как вытащила Полину, и как волокла её сквозь пургу по дороге. События той ночи совершенно не померкли в памяти, словно они только вчера произошли, а не четыре недели назад. Она рассказала, как её били и пинали призрачные твари. Поведала о синем микроавтобусе, из которого вышли Надзиратель и одержимые. И о матери рассказала, слегка скривившись. А потом Агата словно бы нырнула в прошлое с головой – перед глазами необычайно чётко и ясно представали образы и события, которые она тут же комментировала: остановившееся время, зависшие в воздухе снежинки, застывшие точно скульптуры Надзиратель и одержимые. Чёрное пространство. Псы, Тиранозавр, Викинг, хлыст, бой, боль, гибель ящера, бегство чёрного короля с тремя уцелевшими псами, возвращение в реальный мир… нож в животе.
