– Медицина развивается, и люди излечиваются от самых разных болезней.
Моя попытка ее утешить казалась такой жалкой, особенно когда Айше вскинула на меня этот невероятно пронзительный взрослый взгляд.
– А я не человек.
Это прозвучало зловеще, но я подумала, что это образное высказывание, в связи с ее увечьями она не считает себя человеком.
Мы шли по заснеженному саду в южную сторону огромного особняка, и я обращала внимание на красивые статуи, большие беседки, увитые сухой лозой.
– Летом здесь все усыпано цветами. Вахид любит желтые розы. Такого светлого лунного цвета. Ему привозят их из разных уголков планеты. Он коллекционирует цветы, статуи, картины. Он настоящий фанат искусства.
Вдалеке послышались голоса, и я увидела женщину и с ней трех девочек примерно одного возраста. Они бегали по саду и играли в снежки, а женщина стояла неподалёку в окружении служанок и наблюдала за девочками. Высокая, черноволосая с длинными вьющимися локонами. Очень статная, крупная, даже издалека видно, как сверкает ее светло-серая шуба длиной до самой земли, и переливаются черные локоны на фоне меха. Очень красивая женщина. Жгучая, яркая. Девочки такие же черноволосые, их кудряшки выбились из-под меховых шапочек.
– Это Гульнара-Арх. Любимая наложница Вахида. А это его трое дочерей. Двенадцати, восьми и пяти лет. Милые малышки.
Любимая наложница… где-то в области сердца болезненно кольнуло и стало трудно дышать. Женщина заметила Айше и махнула ей рукой, на что девочка сдержанно кивнула.
– Сегодня у меня нет настроения с ней болтать, а у нее рот не закрывается.
Когда мы проходили мимо женщины, она впилась в меня сумасшедшим взглядом и… и принюхалась. Она реально принюхалась к воздуху, и ее темно-карие глаза сверкнули.
– У тебя новая нарджа, Айше?
– Да. Старая провинилась, и ей вырвали сердце.
Я вздрогнула и посмотрела на девочку. Она говорила на полном серьезе.
Но мне не хотелось в это верить. Мне во многое не хотелось верить. Пока что я еще не понимала до конца, куда попала.
– Это все покои Гульнары. Дальше покои остальных наложниц
– Их много?
– Около тридцати. Я их не считала, мне это не интересно. Брат постоянно привозит новых.
– В… наше время и… гаремы?
– Вот именно, что в ваше. Мы не живем в вашем времени.
Мне хотелось спросить, кто это – они, но я не посмела. По саду мы гуляли около часа, пока она не начала кашлять и не сказала, что замерзла. Когда я посмотрела на платок, который Айше прижимала, кашляя, ко рту, то заметила на нем капли крови. Внутри всколыхнулась волна жалости, и от нее сильно сжалось сердце.
– Ты испугалась?
– Нет.
– Твое сердце бьется как-то иначе… – рассеянно сказала она, позволяя усадить себя в кресло каталку. – Меня сейчас увезут… ненадолго. Вернись обратно сама. Через дом.
Ее быстро унесли, а она продолжала надрывно кашлять.
Ну и как вернуться обратно через дом? Можно подумать, я смогу разобраться в этих лабиринтах. Я здесь никогда не была. А еще в ушах пульсируют ее слова о моем сердцебиении. Можно подумать, она могла его услышать.
Глава 13
Первые уколы ревности еще не причиняли явной боли, но они царапали внутри, вызывая щемящее болезненное чувство, которому я еще не знала названия.
В горле застрял ком, а пальцы сжались в кулаки. Я бы хотела быть там, на её месте, у его ног. Иметь эту возможность пить из его бокала и тереться о его ноги. Но, наверное, я ничтожнее этой рабыни, которой позволено то, что никогда не будет позволено мне.
(с) Ульяна Соболева. Позови меня
В тот вечер я застала его с другой…Там, в доме, когда шла через темные коридоры на свою половину, я заглянула за дверь залы, откуда доносились стоны и томные вздохи. И словно вросла в пол. Меня буквально парализовало, когда я увидела, извивающееся на столе голое женское тело. Невероятно красивое тело…но разве здесь есть другие? Разве здесь могут быть простые или не прекрасные до слепоты? Все наложницы Вахида невероятно красивы, потому что он любит все самое лучшее…и это сводило мои шансы к нулю. Я не была ни лучшим, ни даже посредственным. Я была никем. И навсегда этим никем останусь. Такова моя участь, и ее никто и никогда не изменит. Эскаме не стать чем-то большим. Она ничтожество изначально.
А он…он стоит перед ней, облокотившись о стол, с бокалом в руках. ОН. Только так. С двух заглавных букв, потому что иначе я и не могла говорить о нем, думать о нем. Как о недостижимом и ослепительно смертельном солнце. А рядом с солнцем могут быть только звезды. Только они могут греться в его лучах и не гореть дотла, только на звезды может обратить свой взор солнце, а никак не на мусор.
Женщина на столе – это шедевр природы, который словно сошел с обложки глянцевого дорогого эротического журнала. Мне видны ее тонкие лодыжки, стройные икры и округлые бедра. Я вижу, как она сжимает и разжимает изящные колени, открывая взгляду императора свое женское естество. Мне виден так же его идеальный профиль, видна линия скул, ровный красивый нос, чуть прикрытые, как у отдыхающего хищника, глаза. Он наблюдает. И эта женщина перед ним, она словно дрожит в лихорадке, и эта дрожь передается мне. Я уверена, что она вся мокрая там, между ног. Она кусает губы, вертит головой. На ее глазах широкая черная повязка. Она так быстро и судорожно дышит, что ее голая, пышная грудь вздымается и опадает, а соски торчат вверх как острые конусы. Она вся натянута как струна в жажде прикосновений и… и я чувствую, как и мои соски твердеют, как они становятся словно камушки…если бы он смотрел на меня точно так же, я бы умерла от восторга и счастья. Я хочу оказаться там…вместо нее.
Вахид медленно затягивается сигарой, мне видно, как западают щеки, обрисовывая сильнее линию скул, как чувственные губы чуть вытягиваются, выпуская колечки дыма. Его пальцы скользят по женской ноге, вверх, между бедрами к животу, вокруг грудей к лицу и снова вниз к шее. Только сейчас я вижу, что на ее шее завязана шелковая лента, она тянется к ножкам стола, обездвиживая женщину. Никто из них ничего не говорит, но я никогда в своей жизни не видела ничего более сексуального, чем эта молчаливая картина и вместе с эротическим возбуждением меня захлёстывает адски острой болью – перед ним другая. Он забавляется с ней, дарит ей свое драгоценное время, свои прикосновения, свои ласки. ЕЙ.
Ему будто нравится смотреть на ее возбуждение, нравится, как она извивается и всхлипывает, мне слишком видно удовольствие на бледном и заостренном лице мужчины. И она, и я…да, и я…хотим его прикосновений. Теперь Вахид наклонился и словно сквозь повязку смотрел женщине в глаза, его рука прихватила тонкую ленту на ее горле и слегка потянула вверх, заставляя женщину запрокинуть голову и снова закусить губы, сорваться на всхлип. Костяшки его длинных пальцев заскользили вдоль ее щеки, по шее, потом ниже, зацепили длинный и острый сосок золотым толстым перстнем и потерли его, заставляя жертву взвиться и гортанно выдохнуть. И…меня вместе с ней. Мои соски стали болезненно чувствительными и терлись о материю платья. Моя адская зависть к той женщине смешивалась с ядовитым и невероятно сильным возбуждением, от которого вдоль позвоночника скатилась капелька пота. И мне хочется убить ее. Хочется вышвырнуть со стола и…лечь туда самой, самой раздвинуть перед ним ноги и бесстыже умолять о ласке. Даже если меня потом за это убьют. Если…если его рука накроет мою промежность, а пальцы сильно и быстро войдут в меня…я просто сдохну от раздирающего наслаждения.
