Наконец, все кончилось, и лишь гудело отголосками ощущений в уставшем мокром теле. Амели недвижимо лежала с закрытыми глазами, не в силах разжать объятия, слушая, как бешено колотится чужое сердце. Нашарила губы и лениво целовала, наслаждаясь их податливостью, нежным ответом. Запустила руки в длинные волосы, ощущая, как они струятся между пальцев. Как гладкий дорогой шелк.
Знакомое ощущение.
Амели открыла глаза и ошалело смотрела перед собой, чувствуя, как ее захлестывает панический ужас, перемешанный с ядом самого невероятного и подлого обмана.
Глава 44
Амели порывисто села, прикрываясь руками, смотрела в скульптурное лицо своего мужа и не верила глазам:
— Вы?
Феррандо поднялся, завязал тесемки панталон:
— Что вполне естественно, сударыня. Уж, если я ваш супруг.
— Где… Нил?
— Перед вами.
Амели подалась вперед, только сейчас осознав, что они находятся в лаборатории. На полу светилась уже знакомая цветная паутина. Под стеклянным колпаком на консоли искрилось карминовое содержимое маленькой склянки. Феррандо снял колпак, подцепил крохотный флакон двумя пальцами и покручивал перед глазами. На его отрешенном лице играли алые блики, а взгляд был полон восторга. Он не видел ничего, кроме этого маленького предмета.
Хотелось разнести эту комнату собственноручно, чтобы камня на камне не осталось. Расколотить склянку, швырнуть на пол и придавить каблуком, топтать до мелкого стеклянного крошева.
Амели покачала головой:
— Ложь! Что ты с ним сделал? Говори! Где Нил?
— О… — в лице Феррандо мелькнула желчь, — какая экспрессия. Значит, я не ошибся. Очень приятно, когда ты не ошибаешься.
Он оторвался от своей склянки, убрал ее в шкаф и запер дверцы.
Амели нагнулась, подхватила с пола сорочку и накинула на себя. Подскочила босая:
— Что ты с ним сделал? — От отчаяния она стукнула кулаком в жесткую грудь Феррандо: — Говори! Говори же!
Тот схватил ее за запястье, с легкостью отвел слабую руку:
— Сударыня, это почти пошло.
Амели не отставала:
— Где он? Что с ним?
Кажется, мужа это начало утомлять. Он вздохнул, провел раскрытой ладонью перед своим лицом. Теперь на Амели смотрел Нил:
— И снова никакой веры?
Невыносимо было видеть, как с губ Нила срывается чистый чарующий голос Феррандо. Он уничтожал его. Но теперь все было иным. Взгляд, ухмылка, движение губ. Это был совсем не тот Нил, которого она знала. А может, она просто не хотела видеть очевидное, с готовностью поверила в иллюзию, потому что желала этого. Амели попятилась, нервно качая головой — она отказывалась принимать. Так станет совсем невыносимо. Такой обман еще бездушнее.
Она опустила голову и снова пробормотала едва слышно:
— Где Нил?
Она уже знала ответ, и из глаз покатились жгучие слезы. Подло. Как же подло!
Нила никогда не существовало. Только теперь она смекнула, что никогда не видела их рядом, одновременно. Феррандо и Нила. Впрочем, как не видела и тетку Соремонду… Амели прикрыла рот ладонью:
— Тетка Соремонда… тоже ты?
Феррандо рассмеялся:
— Создатель с тобой! Соремонда — моя родная тетка. Реальнее тебя и меня.
Амели вновь опустила голову. Как, должно быть, тетка потешалась над ней, рассказывая свои побасенки, подначивая. Ведь это бесчеловечно… Никогда не было ни малейшего шанса, ни крупицы правды. Ладони покалывало, сознание лихорадило. Если даже теплая добрая тетка Соремонда всегда была с ним заодно… Разве это можно принять?
Амели вновь посмотрела в его лицо:
— Тогда, кто рисовал?
Феррандо молчал какое-то время, наконец, брезгливо скривился:
— Не все ли равно? Всего лишь глупые рисунки.
Действительно, теперь не все ли равно? Может, и не было никаких рисунков, а был лишь морок, колдовство. Отчего не наколдовать рисунок?
Что ж, поделом. Но внутри клокотала такая злоба. Кипучая, едкая, как кислота. Амели вскинула руку, обрушивая на гладкую щеку. Еще и еще. До тех пор, пока не зажгло ладонь. До тех пор, пока вся обида не вылилась физическим усилием.
А он терпел. Будто сам превратился в статую, которую можно было колотить до вечера. Но что могла Амели своими тонкими слабыми руками? Ее удар — все равно что прилетевший с порывом ветра древесный лист. Она с какой-то мальчишеской яростью толкнула Феррандо в грудь:
— Ты получил, что хотел?
Он кивнул:
— Вполне.
— В таком случае, я ухожу отсюда. Меня не удержишь ни ты, ни твое колдовство! Слышишь? Не удержишь!
Но слова не вызвали возмущения. Феррандо набросил через голову сорочку, вдел руки в рукава:
— Тебя никто не собирается держать. К чему такая спесивая неудобная жена? Платья и драгоценности можешь оставить себе.
Амели нашарила взглядом пюпитр со стопкой книг, и просто столкнула. Глупый бесполезный жест. Хотелось открыть его шкаф, выхватить склянку, расколотить. Но он не допустит.
— Носи все это сам!
Она выбежала из лаборатории, и как была, босая, в одной сорочке поспешила в свои покои.
На глазах изумленной Мари Амели пошарила рукой за комодом, достала свой портрет. Пару мгновений смотрела, будто решалась. Потом смяла с остервенением в тугой ком и швырнула в камин.
— Мари, одеваться!
Гордость гордостью, но расхаживать по улицам в сорочке она попросту не могла.
— Что подать, госпожа?
— Без разницы.
Горничная не спорила, вернулась с голубым платьем. Амели стояла, поджав губы, прямая, как палка. Ждала, пока Мари затянет корсет, и была благодарна за то, что та молчала. Разговоров сейчас совсем не хотелось.
Тихонько толкнулась дверь, и Амели увидела на пороге тетку Соремонду. Та в первый раз пришла сюда. Тетка безотчетно вытерла чистые сухие руки чистым передником, сделала несколько шагов:
— Не горячилась бы ты, госпожа, — прозвучало несмело, виновато. — Остынь, поразмысли.
Амели шагнула навстречу, задирая подбородок. Тесемки выскользнули из рук Мари, и корсет ослаб.
— Чего вам, тетушка.
Соремонда была непривычно бледна. Плотное лицо ее казалось испуганным:
— Охолонись, подожди.
— Подождать? Чего? Пока вы новую ложь выдумаете? Вместе с вашим племянником.
— Он, может, и не прав. Но я тебе не лгала. Может, не всю правду сказала, но ни словом не солгала.
