— Досточтимый хозяин, я всегда говорил, что благонравные непорочные девы внутри весьма порочны. И в каждой сидит ненасытная шлюха, которая только и ждет, когда ее освободят от оков неудобной девственности. Знаете, досточтимый хозяин, именно такие недотроги и наставляют свои мужьям самые ветвистые рога, — он, конечно, уже потерял платок и без зазрения совести теребил свою любимую игрушку, будто нечем было занять проворные ручки. — Такой падкой ханже далеко до идеала. Одни недостатки, мой господин. Только взгляните, как она смотрит. Как голодная портовая шлюха.
— Помолчи.
— Тогда заклейте рот. Клянусь: меньшее наказание — молчать, не имея рта, потому что воистину неисполнимо не говорить, имея рот.
Орикад подлетел к Амели и вгляделся в лицо. Она сразу же опустила глаза, чтобы не видеть, как просвечивает под редкой фиолетовой порослью тонкая серая кожа.
— Попомните мои слова, мессир, эта недотрога наставит своему супругу роскошные рога. Вижу по ее порочным глазкам.
Что-то молниеносно свистнуло, плюхнуло, и Амели больше не слышала трепыхание крылышек демона. Она подняла голову — отчего-то было не все равно, что случилось с маленьким уродцем. Орикад болтался в воздухе, заключенный в большой переливающийся пузырь. Он что-то бормотал — было видно по губам, но за пределы неожиданной тюрьмы не вырывалось ни звука. Наконец, он замолчал, нагло показал в спину благодетелю розовый язык и отвернулся.
Колдун повернулся к Гасту:
— Ты выбрал наказание?
Тот вновь подобострастно согнулся, сжался:
— Может, тоже соблаговолите заклеить рот?
Колдун усмехнулся, сверкнув белоснежными зубами, и нахмурил брови:
— Какого беса, ты и так мало говоришь.
— Сжальтесь, досточтимый хозяин, — Гасту уже касался ладонями паркета.
Колдун перевел взгляд на Амели:
— Как тебя зовут?
— Амели, — звук будто лип к губам.
— Что? Я не слышу.
— Амели.
— Что ж, Амели… Что мне сделать с этим бездарным никчемным горбуном?
Она посмотрела на сжавшегося Гасту: тот почти дрожал, завязался в узел. Он, впрямь, боялся. Как теперь он отличался от того человека, который тащил ее по темной улице. Уменьшился, поблек. Его было попросту жаль, как калечного побитого щенка. Наверное, стоило бы отомстить, выдумать что-то страшное, мучительное. Но она попросту испугалась, что тот при случае отплатит.
Амели посмотрела в лицо колдуна, но тут же покраснела и опустила глаза:
— Ничего.
Он презрительно хмыкнул.
— Простить его? У тебя доброе сердце?
Она пожала плечами.
Колдун неспешно подошел к Гасту, по-хозяйски положил руку на горб и поглаживал, как собаку:
— Благодари девицу, Гасту. Как следует, благодари.
Тот с явной неохотой заковылял к Амели, согнулся в три погибели и поднес ее пальцы к губам:
— Благодарю… добрая… девица.
Каждое слово истекало ядом. Похоже, горбун возненавидел ее за этот вынужденный жест. Он, наконец, разогнулся, насколько мог, брезгливо отер пальцами губы и отошел к двери, шлепнув на ходу по пузырю с демоном. Радужный шар долетел до стены и отрикошетил. Орикад трепыхался, гневно потрясал руками, но из странной тюрьмы не вырвалось ни звука. Тут же послышался влажный щелчок, и демона освободили. Теперь вновь раздавалось шлепанье его маленьких кожистых крыльев. Он в мгновение ока подлетел к Гасту и принялся колотить по горбу маленькими спорыми кулачками:
— Уродливый сукин сын!
Колдун лишь холодно взглянул на него, и Орикад тут же притих, даже отлетел в сторону и завис с самым благообразным видом. Если бы не ситуация, эти выходки показались бы веселыми. Демон походил на очень избалованного, злобного, мстительного и невоспитанного ребенка, любимца, которому прощается практически все, любая гадость.
Колдун вернулся в кресло, которое самостоятельно развернулось, горбун и демон расположились по сторонам. Амели не могла отвести взгляд. Все трое дополняли друг друга так, будто были одним органичным целым. Поразительной гармонией, смесью небывалой красоты и немыслимого уродства. Отец всегда говорил, отправляясь смотреть казнь, что людей привлекает либо прекрасное, либо ужасное. Они воплощали и то, и другое.
Колдун откинулся на спинку кресла, тонкие белые пальцы, выглядывающие из пены сорочки, барабанили по полированным подлокотникам:
— Я повторю свой вопрос: ты солгала мне, Амели?
Она похолодела, комкала юбку. Что отвечать? Ему не понравится ответ — что тогда? В Валору? Создатель, она должна сделать все, чтобы вернуться домой. Если бы понимать, чего он хочет.
Колдун, кажется, терял терпение:
— Так полюбишь или нет?
Амели лихорадочно смотрела по сторонам, не понимая, что говорить. Он просто издевался. Невозможно, чтобы мужчину интересовала такая несусветная девчоночья глупость. Когда ее взгляд упал на Орикада, она заметила, что демон до странности серьезен. Губы поджаты, коротенькие брови сведены к переносице. Он едва заметно кивнул, не сводя с нее желтых глаз. Его губы беззвучно шептали: «Да». Он будто подсказывал ответ.
Амели опустила голову и пробормотала, жмурясь от страха:
— Да.
Глава 7
Амели остолбенела, сгорая от страха и мучительных сомнений. Зачем она поддалась на провокацию демона? Насмехался ли он, или впрямь хотел помочь? Может, все те бедные девушки в реке отвечали: «Нет»? А может, напротив: «Да»? Создатель, каков же правильный ответ?
Но ее слова были правдой ровно настолько же, насколько и ложью. Разве кто-то может наверняка знать, как возникает любовь? Разве может ответ быть настолько однозначным: да или нет? Это же глупость. У всех по-разному: кто-то влюбляется с одного взгляда, а кому-то нужны годы, как матушке с отцом. Разве важно, как и откуда появляется любовь? Главное, что она существует, поселяется в груди и греет, как ласковая теплая лампада. Наверное, греет… Разве этого недостаточно?
Колдун просто молчал и буравил сапфировым взглядом, тонкие пальцы барабанили по полированному подлокотнику кресла. Амели чувствовала себя голой и не могла ничего с этим поделать. Она то и дело опускала глаза, чтобы убедиться, что платье на месте. Оно и было на месте, но постоянно чувствовались легкие, как лебединое перышко, горячие касания к коже. Или все казалось… Колдун лишь смотрел через прищур, и уголок скульптурных губ едва заметно подрагивал.
Ее охватывал жгучий стыд. Не то. Все не то! Не то она должна была ощущать. Она должна была ослепнуть от рыданий, валяться в ногах, умолять вернуть ее домой, а вместо этого гнала недопустимые порочные мысли.
— Да простит меня досточтимый хозяин, — демон подлетел и завис между Амели и колдуном. — Полагаю, девица устала. Да и ошалела. Посмотрите — сама не своя. Мессир, отпустите девицу отдыхать. Того и гляди в бесчувствии шмякнется, а нам с ней возись. Страшно не люблю обихаживать обморочных девиц.
