Кристен бросил на меня долгий взгляд, в котором читалось очевидное: все он мог. И не только мог, но и вот прямо сейчас планировал сделать. К его чести, он даже пару секунд поколебался, прежде чем я услышала неизбежное:
— В пятидесяти метрах отсюда одноэтажное здание столовой, там разместили временный штаб. Иди туда, Адриана, пусть тебя осмотрят лекари.
В груди подобно недавнему грому взорвалось чувство глубокой несправедливости. Захотелось кричать, грозя кулаками небу, в сердцах пнуть ветку упавшего дерева, но я поступила лучше. Я сконцентрировала все это в глухую холодную ярость, сделала шаг навстречу Кристену и отчетливо и ровно сказала:
— Я не нуждаюсь ни в твоей жалости, ни в особом к себе отношении.
Сказала и едва не отшатнулась. Просто мои слова подействовали на Кристена, как приказ трансформации на оборотня. Северянин дернул уголком губ и преобразился. Его черты утратили юношескую мягкость и привлекательность. Линии стали грубее, загадочнее, а еще застыли, как смола на ярком солнце.
Но хуже всего тревожное чувство опасности, что я испытала, когда Кристен Арктанхау сделал шаг и склонился к моему перепуганному лицу.
— Ни первое, ни второе здесь роли не играют. Я действую в соответствии с должностью старшего в десятке. Еще раз подчеркиваю: старшего и опытного. Вы, адептка Нэш, ранены и не в состоянии помогать розыскной группе. Более того ваше нахождение в наших рядах замедлит продвижение десятки.
Даже не знаю, что удивило меня больше: холодные резкие интонации в его голосе или это внезапное «вы, адептка Нэш…».
— Разговор окончен, — и Кристен демонстративно развернулся ко мне спиной.
Я таки пнула в сердцах ветку, тихо ругнулась, а после уверенно похромала в сторону тропинки. Потом одумалась и вернулась под крылышко ядожала.
Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из парней, доковыляла до своего рюкзака, со злым сипом закинула снаряжение, подтянула лямки. Глаза жгло от слез, а в горле застрял ком, но я держалась. Держалась, потому что знала: на меня все смотрят и жалеют. Держалась, потому что чувствовала взгляд Кристена Арктанхау.
Власта заступила мне дорогу.
— Адриана… — она явно не знала, что сказать, но подбодрить хотела.
Не поднимая головы, я сжала ее холодную ладонь.
— Послушай. Они сплавлялись вниз по течению. Там много островов. Ищите на них, а не по берегу. Костер под таким дождем они не разведут, сигнальных маяков в лагере нет. Поэтому ребята будут играть на трубе. Слушай песню.
— Песню? — девушка переступила с ноги на ногу.
— Да, песню. Там подсказка, где их искать. И, Власта… Там дети. Их надо вытащить.
— Сделаем все, что сможем.
Я кивнула и пошла, стараясь не замечать ни холод, ни привкус крови, ни теплые капли, ползущие по виску за шиворот.
— Эрик, проводи адептку до столовой, — отдал приказ Кристен.
— Сама дойду!
— Адриана, не дури, — попытался настоять командир, но я решительно вломилась в просвет между кустов малинника, куда Эрик при всем своем желании не смог бы протиснуться ни боком, ни на четвереньках, ни ползком.
Оставшись одна, я побежала вперед, держа развалины деревянной часовни в качестве ориентира.
«Не честно! Не честно!» — грохотало сердце в груди.
Мне так хотелось поскорее остаться одной, уйти и спрятаться, что я совсем забыла о ноге. А вот нога о себе не забыла и напомнила всему телу, что она вообще-то пострадавшая, а вокруг мокро и безумно скользко!
Оступившись и поскользнувшись, я завалилась на бок и кубарем покатилась вниз. В один из неконтролируемых переворотов вес рюкзака скорректировал падение, и остаток пути я проехала вниз на пятой точке. Собрала по пути все шишки, опавшие иголки, больно приложилась обо все камни и ветки. И наконец замерла на самом дне неглубокого оврага.
Лежала на спине, раскинув руки в стороны и пристроив голову на рюкзаке, задравшемся при спуске в район шеи. Лежала и кусала губы.
Там, наверху утеса, я почувствовала себя несправедливо обиженной. Но здесь, на самом дне оврага, на меня накатило ощущение, что я маленькая никчемная неудачница.
И тогда нечто зыбкое и неизмеримое, что по ошибке зовут силой воли, не вынесло тяжести испытаний и сломалось.
Я заплакала. Но и этого оказалось недостаточно. Поэтому я закричала и забила пятками по мокрой от дождя земле. Сжала в левой руке лесную подстилку и швырнула влажный ком из сосновых иголок и земли.
Гром яростно вторил моей обиде. Дождь смешивался со слезами и кровью. Верхушки сосен стонали и раскачивались в такт с моими жалкими завываниями.
Я плакала и плакала. Плакала и кричала, в надежде исторгнуть из себя этот отвратительный сгусток из разочарования и осознания своей полной никчемности.
Ничтожество. Неудачница. Позорище.
Как только мысленно я себя не обозвала.
А потом прогремел еще один долгий и продолжительный стон грома, и все резко закончилось. Нет, дождь продолжал барабанить по сосновым иголкам, упавшим на землю. Но я сама успокоилась. Посмотрела на серые тучи, виднеющиеся в просветах кроны.
— Пиу! — тихо пискнула я.
И сама удивилась случившемуся.
Зачем? К кому я обращаюсь? Если наверху действительность есть кто-то, о ком говорят во всех религиях, то выглядит он совсем не как дружелюбный звездокрыл, который случайно прижал меня хвостом. Так есть ли смысл пытаться сообщить о своем существовании этому гигантскому любителю крепких объятий?
Но неугомонное воображение уже шаловливо подсунуло образ черного дракона в белой тоге на неизменном пушистом облачке.
— Пиу! — крикнула я чуть увереннее и расхохоталась.
Все. Зовите мозгоправа!
Сквозь рвущийся наружу смех утерла слезы, дождь и кровь. Шмыгнула носом. Подняла левую руку, сложила пальцы «пистолетиком» и выстрелила в просвет между кронами.
— Пиу!
И тут сквозь шум непогоды послышалось ответное:
— Пиу!
Я выпуталась из ремней рюкзака и резко села, вслушиваясь в царившую вокруг ночь. Показалось?
— Пиу! — жалобно пискнул кто-то.
Вскочила даже раньше, чем поняла. Бросив рюкзак в овраге, точно тот был материальным доказательством груза моих обид и несправедливых обвинений, спотыкаясь и прихрамывая, я побежала в направлении звука. Обдирая кожу на руках о шершавые корни, вскарабкалась наверх и сорвалась на бег.
Шумно дыша и петляя между стволами деревьев, выскочила к берегу и замерла, всматриваясь в темноту и косые линии дождя. Кто кричал?
С правой стороны начинались четыре спуска в воду, где купались дети в жаркие летние деньки. Точнее, начинались тихие заводи с чистыми спусками от первого корпуса, а в этой части они заканчивались. Дальше русло реки делало плавный поворот. Воспитатели лагеря боялись, что кто-то может утонуть, поэтому старались не выпускать детей из поля своего зрения.
