Большие буквы «ДИРЕКТОР. АНДЕРСОН ГЛЕБ ОЛЕГОВИЧ» кричали об опасности.
Девушка отвлеклась от своего занятия и наградила нас очаровательной улыбкой.
— Конечно-конечно, проходите.
Я почему-то расслабился — слишком умиротворяющая картинка явилась моему взору в приёмной.
И совершенно напрасно.
Потому что буквально через минуту директор порвал в хлам все мои шаблоны.
Глава 17
Кабинет был скучным.
Массивная, громоздкая мебель из дорогих сортов дерева. Ворсистый ковёр под ногами. Два окна, выходящих на чугунные ворота и проспект Дарвина. К директорскому столу примыкали ещё два столика, составленные в некое подобие буквы «Т». Конструкцию обступали стулья с мягкими спинками. Над головой директора висела массивная рама с гербом Дома Эфы — атакующей змеёй.
— Мистер Андерсон, — сказал я.
Извините, не смог удержаться.
Глеб Олегович не был похож ни на одного школьного руководителя, виденного мною ранее. Начну с того, что человек напрочь игнорировал общепринятый дресс-код. Вместо солидного пиджака с галстуком — полувоенный френч. Вместо животика, залысин и дряблых мышц — поджаристая фигура бойца ММА. Череп выбрит наголо, вдоль виска змеится уже знакомая татуировка. Глаза холодные, пронизывающие. Серо-стального цвета.
— Присаживайся, Сергей.
Лёгкий кивок — и мой сопровождающий скрывается за дверью.
Несколько секунд директор сверлит меня немигающим взглядом. Я обратил внимание на минимализм рабочего стола. Ни ручек, ни пресс-папье, ни папок с документами. Единственная деталь, которую Андерсон соизволил оставить, — чёрный телефон. Кнопочный, без наборного диска. И это, я так понимаю, последний писк технологической моды.
— Обычно потенциалы не создают проблем, — начал издалека Андерсон. — Они слабы. Уходит год медитативной подготовки, прежде чем я наблюдаю прорыв. После этого человек обретает сверхспособность. Делается сильнее, быстрее, выносливее. За год мы превращаем хлюпика в неплохо подготовленного бойца. С этого момента те, кого гнобили и унижали, начинают отыгрываться. Второй год обучения — время дуэлей и смертей. Мы теряем внушительный процент одарённых на данном этапе.
— Не понимаю, — сказал я.
— Чего?
— Одарённых в стране очень мало. Два процента из всех потенциалов получают первый ранг. Вы же эту школу построили не по доброте душевной, Глеб Олегович. Дому Эфы нужны рекруты. А вы так бездарно разбрасываетесь людьми.
Директор не удивился моему вопросу.
Похоже, он отвечал на такие выпады регулярно.
— Видишь ли, Сергей… Как ты изволил заметить, одарённых мало. Это парадокс, но подавляющее большинство потенциалов нам не интересны. Первогодки — это расходный материал. «Нули» гибнут пачками, нам их не жаль. Извини за откровенность.
— Ничего страшного.
— Так вот, я сказал, что второй год — время смертей. Не уточнил, правда, чьих. Старшеклассники безжалостно зачищают ряды потенциалов. Наслаждаются своей силой. А теперь маленький секрет: нас интересуют лишь те «нули», что сумели выжить в этой мясорубке. Некоторые совершают на арене свои прорывы, инициируются и переходят на более высокую ступень развития. Экстремальные условия, постоянная опасность — вот залог получения дара. По моему скромному мнению, даже медитации не столь эффективны.
— Кажется, я понял.
— Хорошо. Значит, можно приступать к следующему пункту. Мы запретили бои вне арены, потому что раньше они имели обыкновение превращаться в неконтролируемые побоища. У всех есть друзья. В гимназии учится много ребят из клана. Один решил заступиться, второй подключился, третий… И вот уже стенка на стенку. А это нас не устраивает.
— Превращает культивацию в бойню, — догадался я.
— Именно.
— Знаете, всё равно как-то… нерационально. Грамотная стратегия — выращивать как можно больше клановцев, а не убивать их.
— О, ты не прав. У нас есть статистика. На заре своего существования гимназия выглядела вполне безопасным местом. Все дуэли были запрещены. Носить оружие дозволялось только детям аристократов, применять — никому. Гимназисты усиленно медитировали, выполняли все предписания… и знаешь, что?
— Что? — подыграл я.
— Прорывов было меньше на шестьдесят три процента.
— Даже так.
— Даже так, — кивнул директор. — И мы ввели новую систему. Подростки не стали кровожадными монстрами, как следовало ожидать. Число драк выросло, количество смертельных исходов — тоже, но в пределах разумного. Сейчас отсеивается около четырнадцати процентов потенциалов. Зато пробуждённых стало больше.
— Интересная математика.
— Ну, мы не сразу это вычислили. Поначалу были дикие потери из-за массовых драк. Мой предшественник сделал выводы и предложил изменить Устав. Теперь мы довольны.
— Благодать, — хмыкнул я. — Познавательная лекция, и всё такое. Можно идти?
— Нет, — нахмурился Андерсон. — План был хорош, но он не предполагал смерти пробуждённых от рук потенциалов.
— Это вы на что намекаете?
— Ставрин. Ты убил на пороге моей школы наследника уважаемого рода, входящего в клан. Пробуждённого, освоившего дар телепортации.
— Очень жаль. Надо было телепортироваться на урок, а не лезть к первогодкам.
— До этого, — директор пропустил шутку мимо ушей, — у тебя возник конфликт с Барским. И тоже за пределами арены. Без дуэльной регистрации.
— Меня хотели избить. Толпой. И откуда вы обо всём этом знаете?
— Не твоего ума дело.
— Ладно.
— Барский не прощает обид. А ты не умеешь отступать. И я предвижу очередную волну проблем.
— Поговорите с Барским. Причём здесь я?
Андерсон забарабанил по столу пальцами.
— Скажу откровенно: мне всё это не по нраву. Я слышал, после драки ты лишился памяти и взял справку на три дня. Это правда?
— К сожалению, всё так и было.
— Оставишь документ у секретаря.
— Понял. Можно идти на урок?
— Нельзя. Ты мне не нравишься, Иванов. Странный ты какой-то. Вроде, забитый подросток из низов, мечтающий лишь о том, чтобы выжить и обрести хоть какое-то скромненькое умение. Не прошло и трёх недель, а ты уже калечишь и убиваешь людей. Причём, не других «нулёвок», а тех, чьи родители смогут здорово испортить твою жизнь.
— Наложите взыскание?
— За сегодняшний проступок — да.
— А за Барского?
— Мы располагаем фактами, доказывающими его вину.
— Понятно. Если вы не против, выскажу своё мнение по сегодняшнему происшествию.
