— Конечно. Если мы находимся в черте города, проблемы нет. Я оснащу все этажи газовыми конвекторами, и вы сможете регулировать температуру.
— А если трубы поблизости не окажется?
— Дровяная печь. Но учти, дрова придётся покупать самим — я не могу генерировать их из протоматерии.
— Понятно.
Зевнув, я начал выбираться из-под одеяла.
Окно запотело, снаружи всё было затянуто серой пеленой. Ливень утих, превратившись в монотонную барабанную дробь. Будильник, созданный домоморфом, не успел сработать. Я отключил допотопный механизм нажатием кнопки и выглянул наружу. За стеклом виднелась часть пустыря и прилегающая к таунхаусам улочка, сплошь покрытая лужами.
Дождь продолжал моросить.
Интересно, почему не работают хвалёные тучеразгонители? С другой стороны… в Фазисе много чего не работает. Вчера, например, нам на полдня вырубили электричество.
Бегать по такой погоде не хотелось, и я занялся силовухой. Три подхода отжиманий, планка, бёрпи, приседания. Затем я догадался выпросить у домоморфа турник — и перекладина появилась над дверью в комнату. Чтобы прибавить бодрости, я открыл форточку в спальне и гостиной второго этажа. Потянуло сквозняком, но такие мелочи бешеную собаку не останавливают.
Справившись с основными комплексами, я приступил к растяжке, после чего уселся на деревянном полу, восстановил дыхание и погрузился в медитацию.
Душ оказался в моей безраздельной власти.
Когда я шёл на кухню, то услышал будильник Джан.
Мы выходим на занятия вместе, только школы у нас разные. Морфистка ездит на автобусе в сторону порта, причём выходит за полчаса до меня. Школа у Джан обычная, там не встретишь клановых бойцов и аристо, привыкших нанимать гувернёров и боевых инструкторов за болшьшие деньги. Только низшие слои общества. Образование бесплатное, питание — нет. Собственно, поэтому моя подруга и зависала в ПСП. Раньше.
— Привет, — сказал я.
Волосы у Джан были взъерошены. Ночнушка с медвежатами создавала обманчивый образ домашней девочки, привыкшей слушаться маму и помогать бабуле с закатками.
— Что это ты варишь? — Джан втянула ноздрями воздух.
Сегодня пятница.
А это означает, что я должен отмучиться последний день и на сорок восемь часов забыть об отморозках, жаждущих моей смерти.
— Овсянка, — ухмыльнулся я, помешивая бурду в кастрюльке. — Пища чемпионов.
Глава 26
Дождь малость поутих, и я без особых проблем добрался до остановки.
Автобус был набит битком.
Я уточнил маршрут у кондуктора и спокойно уселся в задней части салона. Машины запрудили все полосы, и мы дважды втыкались в пробки. Перекрёсток Судьбы и Дарвина был затоплен водой. Легковушки бороздили это мутное озеро, словно моторные катера. В глаза бросился тарахтящий агрегат коммунальщиков, пытающихся что-то откачать по гофрированной трубе из провала люка. Саму шахту я не видел — скрылась под водой.
На подступах к гимназии мне пришлось перепрыгивать широкие лужи, огибать припаркованные на тротуаре машины и следить за фоновой обстановкой. Мне показалось, что рядом медленно проехал чёрный гроб представительского класса с тонированными стёклами. Гроб смахивал на помесь «волги» и «ситроена» с неразборчивым родовым гербом на капоте.
Замираю на полушаге.
Чёрный автомобиль останавливается рядом.
Стекло со стороны водителя ползёт вниз. Встречаюсь глазами с бритоголовым мужиком в дорогом костюме-тройке. Квадратная челюсть, прямой нос, выцветшие на южном солнце брови. Тип пристально смотрит на меня, словно запоминая. Взгляд чуть ли не вгоняет меня в брусчатку. Ну, мужик думает, что так должно быть, но со мной такие вещи не работают. Выдержав эту безмолвную дуэль, отворачиваюсь и неспешно иду на занятия. Тачка срывается с места и, едва не обдав меня брызгами, уносится прочь.
Первым уроком шёл психоморфинг.
Я уже догадывался, что меня ждёт, но реальность превзошла любые прогнозы. В кабинете напрочь отсутствовали парты, зато имелись в наличии глубокие кожаные кресла. Мои одноклассники снимали рюкзаки, отстёгивали ножны с мечами и устраивались поудобнее. Ираклий помахал мне рукой с галёрки, и я двинулся к своему приятелю, стараясь не мешать людям.
День начинался спокойно.
Никто не пытался меня зацепить, вызвать на дуэль или обложить буями. Половина аудитории демонстративно игнорировала мой приход, вторая, преимущественно женская, перешёптывалась и хихикала.
Я уселся рядом с Ираклием в углу комнаты.
До начала урока оставалось ещё несколько минут, и руки тянулись достать из портфеля тетрадку. Вот только записывать ничего не надо. Нас будут гипнотизировать и настраивать на пробуждение, как бы парадоксально это ни звучало.
— Привет, — Ираклий подставил кулак, и я выписал ему брофист. — Как оно?
— Чуть не утонул по дороге.
Ираклий хмыкнул:
— Та же фигня, брат.
Моё внимание привлёк Игорь Гриднев, целенаправленно вышагивающий по проходу в нашем направлении. Староста чем-то напоминал ледокол, от которого в ужасе шарахались случайные айсберги. Остановившись у моего кресла, Гриднев протянул руку:
— Здорово.
Отвечаю крепким рукопожатием.
— Надо поговорить, — без предисловий начал кинетик.
— Сейчас?
— Не успеем. Задержись после сеанса, если не сложно.
— Добро.
Коротко кивнув, Игорь развернулся и побрёл на своё место.
Прозвенел звонок.
Дверь кабинета отворилась, и я увидел нашего морфиста. Точнее — морфистку. Женщину в годах, смахивающую то ли на цыганку, то ли на жительницу Курдистана. Я не всегда их различаю, простите. Положив кожаный ридикюль на деревянный стул за учительским столом, учительница поздоровалась:
— Доброго утра всем.
Толкаю локтем Ираклия:
— Как её зовут?
Вопрос я прошептал в самое ухо приятелю, перегнувшись через подлокотник кресла.
— Зинаида Аркадьевна, — одними губами ответил мой приятель. — Гиппиус.
Никто не спешил подниматься, но многие уважительно кивнули в ответ. Похоже, отдельные преподаватели поддерживали вольные нравы в среде учеников.
— Все ли присутствуют на уроке? — меланхолично обратилась к классу Зинаида Аркадьевна.
— Полный состав, — ответил Игорь.
— Очень хорошо, — морфистка посмотрела в окно.
Народ перестал шептаться и сосредоточился на массивной фигуре преподавательницы. Госпожа Гиппиус словно пребывала в двух мирах одновременно — она смотрела сквозь предметы и видела в них нечто, недоступное простым смертным.
